Стеклянные двери на балкон стояли отворенными, гость вошел туда, он искал кого-то. Вид с балкона был так красив, что он остановился им полюбоваться и стоял задумавшись.
В это время сзади него зашелестело платье, и та самая молодая женщина, которая перед тем сидела на балконе, вошла; но она переоделась в темное платье, свои темные волосы небрежно связала сзади; только ее ножки оставались босые, в одних туфлях, а на лице была видна та же печаль.
Гость обернулся и поздоровался с нею. Они разговаривали по-итальянски.
— Что с тобой? — спросил он.
— Я больна и умираю от тоски и скуки, — отвечала неохотно итальянка. — Здесь жить невозможно, невозможно!
— Откуда же такое отчаяние?
— Ах, от воздуха! — воскликнула молодая женщина, бросаясь на софу.
Молодой человек взял кресло и сел подле нее. Она оперлась на руки, ее белые пальцы были унизаны кольцами.
— От воздуха, — снова повторила она. — Здесь нечем дышать; нечем существовать… Мне кажется придется скоро умереть.
— Да что же с тобою?
— Зачем же вам спрашивать? Ведь вы видите.
— Значит, снова вернулась тоска?
— Но она никогда не оставляла меня.
— Вероятно, опять Фаустина виновата? — проговорил гость.
Это был Брюль, как легко можно было догадаться.
— Фаустина! — проговорила она, бросая на него гневный взгляд. — Она вечно одна у вас в голове и на языке.
— А почему же ты не стараешься затмить Фаустину, понравиться его величеству, победить ее? Она старше.
— Она Фурия, старая, как свет, — быстро прервала Тереза, — противная комедиантка. Но с этим королем…
— Прошу говорить с уважением о короле.
Тереза надула губы.
— Так я ничего не стану говорить.
Они сидели довольно долго молча.
— Я тебе дам один хороший совет, — заговорил Брюль, — когда ты поешь, ты всегда оборачивайся к королю, смотри на него, улыбайся и кокетничай. Если только король будет тебе аплодировать, ты будешь примадонною.
— А между тем остается примадонной прежняя Фаустина! Фуй! У короля только привычка, но нет ни вкуса, ни глаз. У нее охрипший голос, седые волосы; но что же из этого? Она diva, a мы простые актеры.
Она с тоской произнесла эти слова.
— Послушай, Тереза, не отчаивайся, все переменится. Фаустина уедет на родину, а ты останешься.
— А я желала бы, чтобы случилось наоборот, — проворчала Тереза и вдруг замолкла.
— Но сегодня у нас нет времени говорить об этом, — проговорил Брюль. — Через минуту кто-то постучится в ворота, пусть Беппо его впустит. Я не мог сегодня свободно переговорить с отцом Гуарини, потому он должен придти сюда. Предложи ему чего-нибудь сладкого, только, конечно, не свои губки, которые слаще всего; а потом оставь нас одних.
Тереза равнодушно выслушала, потом нехотя поднялась с софы и лениво направилась к дверям; она позвала свою мать и шепнула ей несколько слов. Брюль с нетерпением ходил по комнате. Тереза вернулась, бросила на него любопытный взгляд и снова уселась на прежнее место.
Раздался глухой стук в калитку; молодая женщина вскочила и бросилась прибирать в комнате, приготовляясь к принятию отца Гуарини. Послышались легкие шаги по лестнице, и в дверях показалась добродушная физиономия патера. Увидев суетившуюся Терезу, он воскликнул:
— Оставь, Тереза, ведь я не гость, я, как у себя дома! Беппо мне руку поцеловал. Старуха меня чуть не обняла и мне так весело в кругу своих соотечественников.
Тереза, поцеловав руку отца Гуарини, захватила с собой, что могла, и исчезла. Брюль быстро приблизился к иезуиту.
— Ну, что же? — спросил он. — Уезжает или нет?
— Уезжает, — ответил, смеясь, патер, — король сам сказал, что ему нужно отдохнуть от занятий. Понимаешь меня? — И он снова засмеялся. — Дело было устроено очень ловко. Я никогда не думал, чтобы королева могла так хорошо действовать. Как будто принимая живейшее участие в Сулковском, она так настроила короля, что тот сам уговорил графа. "Я знаю, — говорила она, — что тебе тяжело оставаться без Сулковского, что ты без него станешь скучать… Мы не в состоянии его заменить, но он, наконец, заболеет от занятий, он создан быть солдатом, вести походную жизнь… Пусть отдохнет, съездит, понюхает пороху, и он вернется помолодевши". Король на эти слова поцеловал руку жены, растроганный таким сочувствием к его другу. — "Сегодня же отдам приказ об отъезде и, кроме того, еще выдам ему денег на дорогу". — Ну, на это нечего жалеть денег. Пусть едет, пусть едет! — воскликнул отец Гуарини.
— Пусть едет! — повторил Брюль.
— Он там пробудет несколько месяцев, — продолжал Гуарини, — и у нас останется много времени приготовить его удаление, а между тем король отвыкнет от него.
Лицо Брюля прояснилось.
— Мне не нужно вас учить, как вы должны действовать во все это время, — прибавил патер. — Вы не должны идти против графа: это предоставьте мне и королеве; между тем, своею гордостью Сулковский приобрел много врагов, и пусть только они увидят, что счастье отвернулось от него, они сами, непрошеные, помогут нам. Вам же следует до конца оставаться его другом.