Граф Брюль

— Ну, сколько? Трое, четверо?.. Послать солдат, пусть их отвезут в Плессенбург, там к ним вернется благоразумие, а остальные утихнут.

— Но кого выбрать из них? — спросил Геннике.

— Я бы сам стал сомневаться в выборе, если бы ты не мог сообразить. Не посягай слишком высоко, потому что можешь затронуть сторонников Сулковского; пониже тоже нечего орать, так как от этого пользы не будет; того, кто имеет связи во дворе, не трогай, но пару людей из знати…

— А причины? — перебил экс-лакей. Брюль захохотал.

— Неужто и этому тебя учить? Слово, громко сказанное, оскорбление престола… понимаешь, Геннике, или ты поглупел?..

— Понимаю, — вздыхая, отвечал Геннике. Брюль встал и быстро начал ходить по комнате.

— Не знаю, увижу ли я сегодня Глобика. Передай ему от меня, что он точно не исполняет моих приказаний. На последней охоте едва не поднесли петиции королеве… в кустах сидел, спрятавшись, шляхтич. За несколько часов до прогулки или охоты все дороги должны быть осмотрены, расставлены часовые… Кто знает, с каким намерением?..

— Ваше превосходительство, всего один я не могу досмотреть… а Лосе… а Штамер, Глобик и остальные что же они делают?

— Но Геннике должен справляться за всех, если желает получить вознаграждение один.

Разговор перешел в тихий шепот, но на этот раз он продолжался недолго.

Брюль зевал от скуки.

Геннике понял, что ему следует удалиться.

Принесли шоколад; Брюль наскоро выпил одну чашку с несколькими бисквитами и потребовал одеваться.

В уборной все было приготовлено, так что совершение его туалета заняло немного времени. Портшез с гайдуками ждал у крыльца. Министр приказал вести себя к князю Лихтенштейну. В то время дом посольства находился на старом рынке, так что туда путешествие было недолгое.

Обыкновенно в эту пору Брюль являлся к королю, но по случаю вчерашней свадьбы министр был уволен на целый день; пользуясь этой свободой, Брюль поспешил навестить князя. Когда о нем доложили, сам хозяин встретил его в зале. Министр не забывал, что сегодня для всех он счастливейший человек в мире и, действительно, хотя его наружность носила следы некоторого утомления, но все же оно сияло радостью и счастьем.

Князь Лихтенштейн был в полном смысле слова вельможей и придворным одного из древнейших царствующих домов в Европе; его наружность превосходно соответствовала его высокому положению: высокого роста, красивый, утонченно вежливый, а в глазах его светился ум и хитрость дипломата. Однако Брюль, хотя незнатного происхождения, но теперь первый министр польского короля, муж графини Коловрат, мог бы себя считать равным князю

Лихтенштейну, но он имел такт не показывать того, а напротив относился к нему с почтительной вежливостью.

Обменявшись первыми приветственными словами, князь увел министра в кабинет; здесь придвинул кресло и усадил его против себя.

— Возвратимся, — сказал князь, — к тому разговору, который вчера был так несчастливо прерван. Могу вас уверить, мой добрый друг, что вы можете ожидать всего хорошего от австрийского двора: титула, состояния, если понадобится, протекции, только мы должны идти рука об руку… Вы понимаете меня?

Брюль протянул ему руку.

— Да, мы, действительно, должны действовать единодушно, но должны это хранить в глубокой тайне, иначе все погибнет.

— Если я погибну, следовательно, погибнет единственный человек, который здесь вам верно служит.

— Но неужели вы можете сомневаться в моей честности? — спросил Лихтенштейн. — Данное мной слово — одно и то же, что слово короля.

— Этого для меня достаточно, — подхватил Брюль.

— Но правда ли, может ли быть, что у Сулковского есть какие-нибудь замыслы или планы на будущее? — спрашивал князь.

— В этом нет никакого сомнения.

— Но, однако, ничего определенного?..

— Как! — воскликнул Брюль. — Настолько определенное, что даже мне известно, что дело касается занятия Чехии… План не только придуманный, но написанный на бумаге…

— Вы его видели?

Брюль усмехнулся.

— Но могли бы вы его достать? — торопливо добавил князь.

Улыбка министра стала еще заметнее; князь придвинулся ближе и схватил его за обе руки.

— Ежели вы мне доставите этот план, ежели вы мне его дадите… — Он почему-то затруднялся говорить далее.

— Тогда бы это было одно и тоже, если бы я отдал в ваши руки свою голову, — тихо отвечал Брюль.

— Однако я думаю, что вы даже свою голову можете мне смело доверить, — прервал князь Лихтенштейн.

— Могу, без всякого сомнения, — произнес министр. — Но если план будет в ваших руках, тогда нет другого исхода, один из нас погибнет. Вам ведь известно, князь, насколько король привязан к нему.

Лихтенштейн вскочил со стула.

— Но ведь на вашей стороне королева, отец Гуарини, патер Фоглер, Фаустина, — быстро вычислял он.

Брюль усмехнулся.

— Но к Сулковскому давнишняя привязанность короля.