Град Ярославль

Все лето провела артель в Подмосковье. Надей Светешников чутко выслушал рассказ Михеича, многое из речи мастера записал в книжицу, а затем молвил:

— Работным людям досконально поведай. И не единожды.

Посчастливилось услышать Михеича и Первушке.

— В Мячкове белый камень обделывают каменотесы и каменосечцы. Готовят плиты разных размеров и доставляют в Москву. Но каменное строительство, как мы изведали, еще издревле повелось, почитай, с десятого века, когда Владимир Красно Солнышко возвел себе в Киеве каменный дворец и Десятинную церковь, а уж потом и Москва стала камнем принаряжаться… Едва мы прибыли в Мячково, как угодили на приказного крючка. Немедля всех переписал и молвил, что отныне мы занесены в книгу Приказа Каменных дел, и что по первому запросу Приказа все обязаны явиться на государевы постройки. На каменоломне досталось нам, ребятушки. Пыль столбом, глаза ест. Не так-то просто многопудовый камень из ямы вытащить, и лучше всего вытянуть его сырым.

— Для чего, Михеич? — спросил Первушка.

— А для того, ребятушки, что сырой камень легче ломать и тесать, пока из него вся сырость не вытянет. Тесали же особым сечивом, что на стрелецкую секиру схож. Скоблили, гладили, покуда камень нужной величины не достигнет. Величина же — в зависимости от заказа. Для одной церкви нужно камень сотворить шириной и длиной в аршин, толщиной в пол-аршина, для другой — больших или меньших размеров. Храмы-то разные ставят. Однако ошибка в аршинном камне допускалась в один вершок. Если же длина камня была меньше обычной на полтора-два вершка, то два таких камня принимались за один. Так что глаз да глаз, ребятушки.

Когда наловчились плиты готовить, пошли к Андроньеву монастырю, где кирпичным делом изрядно промышляют. Кирпич здесь плинтом именуют, а самих мастеров — печными зажителями. Вот здесь мы и увидели громадные печи для обжига кирпича, для коих возведены особые сараи. Делают же кирпич городовые записные кирпичники — по десять тысяч кирпичей на человека в лето.

— Немало! — присвистнул один из ярыжек. — А как платят за такую работу?

— По 15 алтын за тысячу штук.

— Сносно. А сколь кирпичей в печь сажают?

— По-разному. Зависит от величины самой обжигательной печи. И по 25, и по 40, и по 50 тысяч кирпичей. Сам обжиг длится от восьми до десяти дней. Идет уйма дров.

— А велики ли размеры кирпича, Михеич?

— Любопытен же ты, Первушка.

Михеич уже давно заприметил рослого парня с вдумчивыми вопрошающими глазами.

— Ранее кирпичи рознились, а затем были установлены государевы мерила. Длина — семь вершков, ширина — три, толщина — два вершка.

— А как, Михеич, сам кирпич выделывается, — спросил все тот же Первушка.

— В деревянных творилах, паря, кои сделаны из осиновых пластин. В творило набивали глину и уплотняли ее чекмарем, кой похож на молоток из цельного дерева.

— И каждый кирпич выходил по государевым мерилам? Но это же не пчелиные соты.

— Смышлен ты, Первушка. И меня сомненье грызло. Тыщи кирпичей, и чтоб тютелька в тютельку, под строгую государеву мерку! Но дело оказалось не таким уж и заковыристым. Для снятия лишней глины мастера применяли ножовые гвозди.

— Как они выглядят?

— Скоро увидишь. Мы здесь узкие скребки употребляем, но ножевыми гвоздями сподручней лишнюю глину ссаживать.

— После обжига кирпич на крепость испытывают?

— Непременно, Первушка. К оному делу особые дозорщики приставлены. Каждую сотню осматривают. Добрый кирпич даже ни один чекмарь не берет, а дыбы его расколоть, надо, допрежь всего, размочить кирпич в ушате с водой…

Много всего порассказал Михеич. Упрек же Надея Светешникова он воспринял с обидой. «Иноземного зодчего возьму». Ну и пусть берет. Он же без работы не останется. Искусный печник в каждой слободе нарасхват, с руками оторвут.

Надей, уняв в себе запальчивость, остановил мастера у ворот.

— Прости, Кузьма Михеич. Прытко за кладку переживаю. Не принимай близко к сердцу слова мои. Вгорячах ляпнул.

— Еще раз ляпнешь, Надей Епифаныч, уйду со двора. Я на себя кабалу не писал.

Ведал себе цену Кузьма Михеич!

Но Надей, и в самом деле, едва не лишился мастера. Вскоре из Земской избы явился приказный и молвил:

— Куземке с пятью подмастерьями велено в Приказ Каменных дел прибыть немешкотно. Завтра же им быть на Москве.

Надей жутко огорчился. Лишиться самых опытных мастеров в самый разгар работ! Пришел в Земскую избу, но староста был неумолим:

— Не в моей силе, Надей Епифаныч, указанье государева Каменного приказа отменить. Строго-настрого писано, что «ежели мастеровые люди учнут хорониться, то жен их и детей сыскивать и метать в тюрьму, покамест мужья их не объявятся». Нечего тебе было, Надей Епифаныч, своих мастеровых на Москву посылать, вот и угодили они в записные люди. По всем городам ведется сей учет. Никак, ныне в стольном граде умыслили большую постройку учинить. Завтра же снаряжай!

Но Светешников своих мастеров на Москву не снарядил: немешкотно сам отправился в московский приказ.

Дьяк Федор Елизаров уперся: ни из хомута, ни в хомут.

— Коль приписаны, быть у государевых дел на Москве!