Грачи улетели

– Ну ты пессимист, – сказал Дядя Тепа. – По дороге ж идем. За три часа можно на инвалидной коляске въехать.

– А спуститься за восемь минут, – Щукин прикинул.

– Если без тормозов, – добавил Чибирев, живо представив картинку.

Им уже приходилось обсуждать особенности жизни здешних инвалидов – с их колясками-то, с их возможностью пользоваться специальными туалетами. Щукин помнил родную коляску отечественного производства, которую его родители когда-то выхлопотали для деда, – у того отнялись ноги. Стали-железа на ту коляску не пожалели – была коляска, одним словом, могучая. Хоть в бой на ней поезжай. Никаких рычажков, никаких прибамбасов. Броня. И покрашена была в грязно-зеленый цвет. Как танк. Когда дед умер, сняли колеса и поставили, что осталось, на табурет – так служило оно вместо кресла какое-то время на кухне. Потом отдали соседу ее, с колесами, вроде для тещи, но, как выяснилось, он из этой коляски сделал тачку для дачи.

Можно ли из инвалидной коляски западного производства – легкой, нежной, хрупкой, изящной – сделать тачку для дачи? Нет, нельзя.

Щукин представил, как несется с горы на дедовской коляске, грохоча. Дух захватывает. На нашей бы получилось. Выдюжила бы.

Подниматься было легко. Ноги молодые, здоровые, без дефектов, – если, разумеется, считать, что тот же Щукин с годами изжил свое плоскостопие, исправляли ему в детстве которое особыми стельками, изготовленными на заказ. Женщина в белом халате обводила карандашом маленькую ступню маленького Щукина, поставленную на лист картона, – было щекотно, вот и все ощущения, но сердце сжималось от одного вида образцов обуви, выставленных в витрине и более похожих на протезы. Было это в “Ортопедии”, за Крюковым каналом, недалеко от Дома быта, куда уже после армии Щукин едва не устроился чинить пишущие машинки. А в армию когда брали, никаких вопросов на медкомиссии о плоскостопии не возникало. В конце концов, плоскостопие – это не Х-образные ноги.

Была у них в институте телега такая об одном студенте с чрезвычайно подвижными суставами, он будто бы, придя на призывную комиссию, скрючил ноги соответствующим образом, – как увидели их, тут же и написали ему: “Не годен. Х-образные ноги”.

“О чем думаю?” – подумал Щукин, идя.

И перестал думать.

Молчали. Перед тем как начать восхождение, подсознательно пусть, но готовили себя к испытаниям. А дорога оказалась пологой сравнительно. Положе, чем ожидали.

И потом, ожидали увидеть тропу (Щукин и Чибирев) – как бы горную, неухоженную, но никак не дорогу. На тропу дорога меньше всего похожа была, но на дорожку, да, пожалуй, на гаревую – и покрытием, и чистотой, и тем, что не скользко. Словно летом идешь. Можно представить хитроумный снегоуборщик, ежеутренне взбирающийся на гору и разбрасывающий снег влево-вправо.

– Зря они снег убирают, – сказал Чибирев. – Тут бы вниз и на санках.

Тема спуска продолжала его занимать не меньше, чем Щукина, но, конечно, не на инвалидных колясках.

– Тогда бы надо было сделать подъемник, – сказал Дядя Тепа, соизмеряя дыхание с шагом.

– Да, – констатировал Чибирев, – подъемника нет.

– Потому что это не центр туризма, – объяснил Дядя Тепа, – просто гора.

Вот особенность снега на склоне горы. Был он в дырочках весь. Нет, не то что бы ноздреватый, был он ровный как раз, но кто-то будто трубочкой тыкал в него, и этот кто-то был невесомый, потому что иных следов не оставил. Дырочки все диаметром с гривенник (это слово в тот год было еще не забыто), там их меньше, а там их побольше. Терялись в догадках. Может, это гора дышит так через поры свои, – как-никак здесь места нибелунгов.

– Здесь места нибелунгов, – Дядя Тепа сказал.

– Да, я вижу, Вестфалия, – с важным видом кивнул Чибирев.

Вниз по дороге спускались мужчина и женщина, местные жители, пенсионеры, счастливая старость. Он ее держал под руку. Шли и не поскальзывались. На ней и на нем, а по-русски сказать, на обоих – спортивные шапочки, одинаково желтые куртки. Что они делали на горе?

Оба сосредоточенно улыбались.

– Гутен таг, – поприветствовали поднимающиеся на гору с горы спускающихся.

Больше на горе никого не встретили, не было там людей. Да и эти двое, как только скрылись за поворотом, потеряли сразу в своей убедительности, достоверности – человеки ли были они? не фантомы ли? не плоды ли ума?

Отчасти хвойные, отчасти наоборот – по склонам росли, одним словом, деревья.

Из-за деревьев не было видно. В смысле простора.

Знали, что ожидания их не обманут. Будет простор. Шли и шли.

Смеркалось.

И холодало.

Холодало быстрей, чем смеркалось. (Все трое были в ботинках. (В чем же еще? Валенок нет…))

Смеркалось, как только и может смеркаться, постепенно и вкрадчиво – смерк да смерк. Все зависит от того, как часто обращать внимание. Чибирев задумался о непрерывных функциях. Ради проверки памяти сформулировал определение интеграла. Вспомнил, что максимум производной от тангенса наклона касательной (со своей стороны тоже являющегося производной) будет означать точку перегиба кривой – ее и прошли: что-то вроде ложбинки.