Грабитель

Клинг наблюдал за ней: женщина, в двадцать четыре года ставшая старухой, сидела, обвиснув на стуле, печалясь об одной жизни и нося под сердцем другую. Они долго молчали. Наконец Клинг сказал, что ему уже пора, а Молли любезно предложила ему чашку кофе. Он с благодарностью отказался, потом они с Беллом пожали руки, и он ушел. Хрупкие, ломкие лучи предзакатного солнца заливали улицы Риверхеда.

В конце улицы появилась ватага школьников. Клинг шагал, наблюдая за ними: детвора с чисто вымытыми лицами, долговязые подростки и хорошенькие девчушки обгоняли друг друга, толкались, перекрикивались, о чем-то сговариваясь.

Не так давно таким же подростком была и Дженни Пейдж. Он шагал неторопливо, ощущая острый вкус свежего воздуха и желая, чтобы скорее пришла зима. Это казалось странным, потому что он любил осень, вопреки тому, что она была порой умирания: лето спокойно уходит на отдых, умирают цветы, умирают дни и умирают…

Умирают девушки.

Он отогнал эту мысль. На углу против школы стояла тележка продавца сосисок. Продавец был в белом фартуке, с ослепительной улыбкой из-под усов. Нырнул вилкой в бак, полный сосисок, из которого валил пар, потом зачерпнул из другого бака капусту и отложил вилку. Потом взял закругленную палочку, зачерпнул из стакана горчицу, размазал её по сосиске и завершенный шедевр вручил девчушке, которой было лет четырнадцать, не больше. Та заплатила, и когда откусила сосиску, лицо её засветилось чистой радостью. Клинг засмотрелся на нее, но потом пошел дальше.

На дорогу выбежал пес и, подпрыгивая, помчался за мячом, который скатился с тротуара. Машина резко затормозила, завизжала резина, шофер покрутил головой, но, заметив счастливого пса, невольно улыбнулся.

На дорогу падали листья – оранжевые, красные, красно-бурые, рыжие и золотистые, как солнечные зайчики, покрывая тротуар шуршащим ковром. Он шагал, чувствуя, как они хрустят под ногами, вдыхал острый свежий запах и думал: “Это нелепо, ведь впереди у неё была целая жизнь”.

Когда он вышел на перекресток, подул холодный ветер. Направился к станции, ветер пронизывал его ветровку и пробирал до мозга костей. Голоса детей, спешивших из школы, были все слабее и в конце Де Витт-стрит исчезли в свисте нового порыва ветра.

Задумался, не пойдет ли дождь.

Вокруг ревел ветер, трубя о городе, полном тайн и страхов, об ужасе смерти, и ему сразу стало ещё холоднее; ему вдруг захотелось отвернуть воротник, чтобы почувствовать приятное тепло, потому что озноб неожиданно пополз по его спине и повис на шее, как холодная дохлая рыба.

Приближаясь к станции и поднимаясь по ступеням, он все ещё размышлял о Дженни Пейдж.

Глава 7

Девушка сидела, заложив ногу за ногу.

Сидела напротив Уиллиса и Бернса у лейтенанта в кабинете, на втором этаже 87 участка. Ноги у неё были хороши. Юбка едва прикрывала колени, и Уиллис не мог не заметить, насколько они хороши. Длинные, стройные, с округлыми икрами, которые сужались к тонким щиколоткам, изящество которых ещё оттенялось черными лодочками на высоких каблуках.

Волосы у девушки были огненно-рыжими, и это было хорошо. Рыжие волосы заметнее. Еще у неё было милое личико с маленьким ирландским носиком и зеленые глаза. Молча, серьезно она слушала мужчин, и по её лицу и глазам было ясно, что это интеллигентная девушка. Время от времени она глубоко вздыхала, причем отличный покрой её туалета не мог скрыть вздымавшуюся грудь.

Девушка зарабатывала в год 5555 долларов. В сумочке у неё был револьвер тридцать восьмого калибра.

Девушка была детективом второго класса. Звали её Эйлин Барк, и она была такой же чистокровной ирландкой, как и её нос.

– Вы можете отказаться, если хотите, мисс Барк, – сказал Бернс.

– Выглядит это занятно, – ответила Эйлин.

– Хэл… Уиллис все время неподалеку, понимаете? Но это совсем не гарантирует, что сумеет вовремя прийти вам на помощь, если что-то случится.

– Понимаю, лейтенант, – сказала Эйлин.

– Клиффорд никакой не джентльмен, – вмешался Уиллис. – Он избивает свои жертвы, и даже убивает. По крайней мере, мы так считаем. Это будет совсем не шутка.

– Мы не думаем, что он вооружен, но в последнем случае воспользовался не только кулаками. Понимаете, мисс Барк…

– Понимаете, – пояснил и Уиллис, – мы не хотим, чтобы вы думали, что мы пытаемся навязать вам нашу идею. Если вы откажетесь, мы поймем.

– Интересно, вы стараетесь убедить меня взяться или отказаться? – спросила Эйлин.

– Мы безусловно хотим, чтобы вы все решили сами. Отправляя вас на улицу как приманку, мы думаем…

– С револьвером в сумочке я не безоружна…

– Так или иначе, мы считали необходимым ввести вас в курс дела до того, как…

– Мой отец был полицейским, – перебила его Эйлин. – Его звали “папаша Барк”. Он был патрульным в Гайд-Холле. В тридцать восьмом какой-то беглый по фамилии Филипп Даниэльсен снял квартиру на углу Мэйн-стрит и Четырнадцатой Западной. Когда его обложила полиция, отец был с ними. У Даниэльсена был автомат, и первая очередь, которую он выпустил, угодила отцу в живот. Отец умер в ту же ночь в жутких мучениях, – знаете, что такое ранение в живот.

Эйлин помолчала.