Грааль (ЛП)

— Здесь высечены какие-то слова, — он указал на плохо различимую дугу, образованную буквами на камне. — Только я прочесть не могу…

— Я тоже, — вздохнул я. — Может, если потереть как следует, станет лучше видно?

Борс снова принялся тереть, как будто от его усилий зависело, поймем ли мы слова на камне. Но тонкие потрескавшиеся штрихи, хотя и стали видны лучше, тайны не выдали.

— Бесполезно, Борс. Здесь были слова, но теперь уже не разобрать, какие.

Борс встал с остатками травы в руках. Угрюмо взглянув на камень, он сказал:

— Пойду, взгляну, куда там Герейнт запропастился.

— Давай. А потом подумаем, что делать дальше.

Любопытно, нам обоим не хотелось отходить от алтаря. Мы так и стояли, вглядываясь в полустертые буквы, пока не вернулся Герейнт.

— Есть колодец! — воскликнул он. — Я даже ковшик на цепочке нашел. Чуть не расплескал, пока нес… — Он замолчал, увидев, на что мы смотрим. — Эта надпись…

— Да, парень, надпись, — кивнул Борс. — Только мы прочесть не можем.

— Может, так будет лучше, — Герейнт подошел к алтарю и плеснул воды на камень.

Дальнейшее стало неожиданностью для всех нас. Вода плеснула на камень и зашипела. Вверх рванулись клубы пара, а капли воды шипели и подскакивали, словно алтарь был раскален. Борс и Герейнт отступили на шаг, а я закрыл лицо рукой и отвернулся — пар был горячий.

— Хвала Господу! — выдохнул Герейнт. — Смотрите!

Опустив руку, я взглянул на алтарь. Сквозь клубы пара я увидел, как вырезанные в камне буквы наливаются золотым блеском, приобретают четкость. Изменился и сам плоский алтарный камень: он стал гладким и блестел, как полированная хрустальная грань, переливался молочным сиянием, в котором проступали серебряные прожилки и золотые крапинки.

Изображение на камне превратилось в широкую круглую золотую полосу с крестом внутри; его окружали слова. По обеим сторонам круга и креста стояли две фигуры — существа, чьи тела казались сотворенными из огня — с распростертыми крыльями, в мольбе и поклонении.

— Красиво, — пробормотал Герейнт.

— Слова, — благоговейно произнес Борс. — Что здесь написано?

— Я никогда не видел такого начертания, — сказал я.

— Как думаешь, это латынь?

— Если и латынь, то какая-то другая, не та, которой пользуются монахи. Смотри, буквы изгибаются и переплетаются друг с другом. Нет, наверное, это какой-то другой язык.

Лицо Герейнта освещал мягкий золотой свет. Он смотрел на алтарные фигуры с блаженным выражением. А потом он опустился на колени перед алтарем, и его губы зашевелились в неслышной молитве. Чистота этого простого поступка пристыдила меня, и я отвел глаза. Рядом послышался шорох. Борс присоединился к молодому воину.

Они стояли на коленях плечом к плечу, подняв руки в молитвенной позе. Если бы я мог согнуть ногу, я бы тоже присоединился к ним. Вместо этого я уцепился за свой костыль и в голос воззвал к небесам.

— Господи Иисусе, — молился я, и мой голос гулко отдавался в священном месте, — я прибегаю к Тебе нищий, и в нужде. Великое зло обитает в этом лесу, и нам не достает сил победить его. Помоги нам, Господи. Не оставь нас, не отдавай в жертву силам Зла. — Я вспомнил об оскверненном алтаре и добавил: — Святый Боже, прими наше бедное подношение водой, излитой на камень. Освяти эту часовню своим присутствием и восстанови славу имени Своего в сём месте. Аминь!

В тишине часовни мне послышался отзвук песнопения, похожего на одну из баллад Мирддина, кажется, это была «Песнь о дарах», там арфа плетет удивительную мелодию, важнее слов. Отзвук был таким тихим, что лишь пару мгновений спустя я понял: мелодия звучит не только в моей памяти. Борс и Герейнт больше не молились. Оба смотрели вверх.

Я тоже поднял глаза, потому что мне казалось, что музыка доносится с высоты. Но там не было ничего, кроме темных углублений высокой крыши. А музыка, дивная в своей простой элегантности, становилась громче, и тени растаяли, позволив резным фигуркам на потолке и стенах часовни мерцать и светиться.

Давным-давно высеченные рисунки и знаки наполнялись тем же мерцающим сиянием, которое преобразило алтарь. Вскоре мы трое оказались залиты мягким золотым светом. Внезапно часовня наполнилась звуками, подобными шелесту ветра в кронах ив или крыльев взлетающих птиц. А вслед за звуками пришла музыка, едва слышная, но вполне внятная: небесная музыка небесных царств.

Такую радость я испытывал лишь однажды, стоя на коленях перед Граалем в старинном святилище. При звуках небесной музыки сердце мое расширилось до предела и, казалось, объяло весь мир. А музыка кружилась под сводами часовни, легким летним ветром проносясь по углам. Я закрыл глаза, поднял лицо к небу и ощутил теплоту золотого света на своей коже, испытывая святой восторг.

А потом пришел аромат, превосходящий аромат всех цветов на свете. Я глубоко вдохнул воздух самого Неба; и от этого вдоха на языке осталась сладость редчайшей в моей жизни минуты.

Еще до того, как открыть глаза, я знал: в часовне мы больше не одни.

Глава 35