ГПУ. Записки чекиста

Меня особенно занимали индийские дела. Москву, кроме пограничных племен, особенно интересовала, так называемая, секта ахмедийцев, состоявшая по московским сведениям, в значительном числе из агентов английской разведки. По этому вопросу Москва прислала мне для ознакомления информационный материал, полученный из берлинской резидентуры ГПУ и из Ташкентского ОГПУ, которое захватило двух членов секты ахмедийцев с грузом сектантской литературы; на допросах оба ахмедийца признались в своей работе для англичан. Помимо этих материалов, Москва вообще присылала мне для сведения свою информацию об Афганистане. Судя по точной и подробной осведомленности автора донесений, можно было полагать, что автор находится в самом Афганистане. В то время, однако, я еще не знал, откуда и как получаются эти документы Москвой. Они потом оказались… копиями донесений британского посланника в Кабуле.

Отношения между мной и Старком приняли чрезвычайно острый характер. Посол отказывался визировать мои телеграммы и пересылать мою почту в Москву. Меня поэтому удивило, когда однажды он сам вдруг предложил отправить почту ГПУ с ближайшим дипкурьером. Подозревая неладное в такой неожиданной любезности, я запаковал несколько газет в пакет и сдал их Старку, а настоящую почту сдал частным образом дипломатическому курьеру, бывшему чекисту, с обязательством доставить ее в собственные руки Трилиссера.

Впоследствии оказалось, что мои подозрения были правильны. Старк, отправляя мой пакет, одновременно написал консулу в Мазари-Шерифе Постникову, чтобы тот изъял этот пакет и вернул обратно Старку в Кабул. Постников, будучи одновременно резидентом ГПУ, этого не сделал и переслал письмо Старка мне для сведения. После этого случая и многих подобных, я, видя, что Москва не сдержала обещания, просил телеграфно Трилиссера отозвать меня. В марте 1926 года моя просьба была, наконец, удовлетворена. Законсервировав сеть, т. е. дав агентам содержание за три месяца вперед, я сдал дела тайно от полпреда бывшему летчику в Кабуле Софронову и выехал обратно в Москву.

Глава VIII Персия

Приехав в Москву, я рассказал о своих злоключениях Трилиссеру, а также сообщил обо всем в Центральную Контрольную Комиссию, где разобрали это дело и оставили его без последствий. В частной беседе решение было мотивировано тем, что сейчас идет усиленная борьба Центрального Комитета партии с троцкизмом, и что в этой борьбе каждый старый член партии, стоящий на платформе ЦК, очень дорог. Поэтому пока нельзя тронуть Старка.

Получив двухмесячный отпуск, я собрался провести его в Туркестане, где проживают мои родные. В это время в Москве получилось сведение, что в Хоросанской провинции Персии началось восстание, возглавляемое персидским офицером Салар-Джангом. Полученные сведения были разноречивы. Советский консул в Хоросане Апресов. сообщил, что восстание вызвано искусственно, спровоцировано англичанами, и в доказательство называл английских агентов, связанных с главарями движения. Из Ташкента в то же время доносили, что движение носит народно-революционный характер, что программа Салар-Джанга по крестьянскому вопросу вполне сходится с коммунистической, и просили разрешения поддержать восстание оружием и инструкторами. Конкретных фактов о восстании обе стороны не сообщали. Москва, как всегда в таких случаях, кинулась изучать вопрос. Раскопали колоссальные архивы в поисках сведений о Хоросанской провинции. Материалов по социальному составу населения, по экономическому его положению и вообще мало-мальски серьезных данных об этом районе Персии в архивах ГПУ не оказалось.

Однажды утром, меня опять вызвал Трилиссер. Обрисовав в общих чертах положение в Хоросане, он велел мне более подробно ознакомиться с поступившими из Туркестана донесениями. Так как я ехал в отпуск в Туркестан, он просил заодно проехать в район восстания и выяснить на месте, каковы цели Салар-Джанга, как широко восстание пользуется симпатией населения, какова роль англичан в этом движении, каковы силы и состав повстанцев и т. д. Я принял поручение и выехал в Туркестан.

Приехав в пограничный с Персией город Ашхабад, я пришел к председателю Туркменского ГПУ, Карутскому, и просил его ознакомить меня с положением дел в Хоросане.

С Карутским мы были старые приятели. Молодой человек, чрезвычайной толщины, большой добряк, он несмотря на свои 30 лет, очень любил выпить и совсем запил после смерти жены, покончившей с собой из-за каких-то семейных неладов.