Говорящий от Имени Мертвых. Возвращение Эндера

– Мужчины и женщины решают вместе, или каждый решает для себя. Никто не выбирает за другого.

Похоже, именно этого они и ждали.

– Кабры, – снова и снова повторяли свинксы.

Крича и свистя, они подбежали к Корнерою, подняли его на руки и ринулись в лес. Пипо хотел было пойти за ними, но два свинкса остановили его и покачали головой. Они усвоили этот человеческий жест довольно давно, и он быстро прижился в их системе знаков. Пипо категорически запрещалось заходить в лес. Толпа отправилась к женщинам – туда, где люди не имели права появляться.

По дороге домой Либо объяснил, с чего начались неприятности.

– Ты знаешь, что сказал Корнерой? Что наши женщины слабые и глупые.

– Ему не доводилось встречаться с губернатором Босквиньей. Или, если уж на то пошло, с твоей матерью.

Либо расхохотался. Его мать, Консейсан, управляла архивами, как старая королева – своими верными подданными: вступая в ее королевство, вы оказывались полностью в ее власти. И, еще не отсмеявшись, он почувствовал, как нечто ускользает от него, какая-то важная мысль… «О чем мы, собственно, говорили?» Беседа шла, Либо забыл, а потом забыл, что что-то забыл.

В ту ночь они слышали барабанный грохот, который Либо и Пипо считали признаком празднества. Обычно глухой звук, будто палкой колотят по большому барабану, продолжался недолго, но в эту ночь празднество, казалось, тянулось до бесконечности. Пипо и Либо говорили о том, что пример равенства полов среди людей, возможно, возбудил у свинксов надежду на освобождение.

– Я думаю, это можно назвать серьезным изменением, – сказал Пипо. – Если выяснится, что мы спровоцировали настоящие перемены, мне придется доложить об этом и Межзвездный Конгресс, вероятно, решит прервать контакт между людьми и свинксами. На некоторое время. Или на годы. Неприятно думать, что честное исполнение работы может привести к полному ее запрету.

Утром Новинья проводила их до ворот. Высокая ограда отделяла город людей от склонов, поднимавшихся к лесу, где обитали свинксы. Пипо и Либо все еще пытались убедить друг друга, что они ничего такого не сделали и вообще не могли поступить иначе, а потому Новинья обогнала их и добралась к воротам первой. Когда мужчины подошли к ограде, она показала им на небольшую площадку очищенной от растительности красной земли метрах в трех вверх по холму.

– Это что-то новенькое, – удивилась она. – Не могу разглядеть, что там лежит.

Пипо открыл ворота, и Либо побежал вперед посмотреть. Он остановился на краю площадки и застыл, не сводя глаз с того, что лежало перед ним. Пипо вдруг тоже встал как вкопанный, и Новинья, испугавшись за Либо, забыла про запрет и выскочила за ворота. Либо запрокинул голову, упал на колени и, вцепившись руками в свои курчавые волосы, заплакал от боли и раскаяния.

Корнерой лежал, распластанный на красной земле. Он был выпотрошен, и очень тщательно: каждый орган был аккуратно отделен от тела, жилы и кости рук и ног тоже вырезаны и разложены симметрично на подсыхающей земле. При этом ни один кусочек кожи не был отрезан полностью. Все сделано с большим умением.

Либо был на грани истерики. Новинья опустилась на колени рядом с ним, прижала его к себе, пыталась укачать, успокоить. Пипо вытащил камеру и очень методично сделал снимки во всех ракурсах, чтобы компьютер помог сделать полный анализ.

– Он еще жил, когда они проделывали все это, – произнес Либо, когда к нему вернулась способность говорить. Слова давались ему с трудом, словно он был иностранцем, недавно выучившим язык. – На земле так много крови, она брызгала очень далеко. Сердце еще билось, когда они вскрыли его.

– Мы обсудим это позже, – остановил его Пипо.

И тут Либо вспомнил мысль, которую потерял вчера:

– Корнерой говорил о женщинах. Они решают, когда мужчина должен умереть. Он сказал мне это, а я…

Либо остановился. Конечно, он ничего не ответил. Закон требовал от него молчания. В эту минуту он понял, что ненавидит закон. Если закон подразумевает, что он, Либо, должен допустить, чтобы такое случилось с Корнероем, значит закон бессмыслен. Корнерой был личностью, почти человеком. А как можно стоять и спокойно смотреть, когда такое делают с человеком, просто потому, что вы изучаете его?

– Они не лишили его чести, – сказала Новинья. – Если в чем-то мы можем быть уверены, так это в том, что они любят деревья. Видите? – (Из центра опустевшей грудной клетки торчал маленький саженец.) – Они посадили дерево на том месте, где он умер.

– Теперь мы знаем, почему у каждого дерева есть имя, – горько усмехнулся Либо. – Они посажены над могилами замученных до смерти свинксов.

– Это очень большой лес, – спокойно ответил Пипо. – Гипотезы должны быть хоть сколько-нибудь вероятными.

Их успокоил его ровный, уверенный тон. Он требовал, чтобы даже сейчас они были в первую очередь учеными.

– Что нам делать? – спросила Новинья.

– Немедленно вернуться за ограду, – отозвался Пипо. – Тебе нельзя здесь находиться.

– Я хотела сказать… Тело – что делать с ним?

– Ничего. Свинксы сделали то, что сделали, по тем причинам, по которым всегда это делают.