Готтленд

Жена Мартина Бормана, тайно наблюдавшего за высшими чиновниками рейха, у которого с ней тогда было девять детей и который влюбился в актрису Маню Беренс, — написала о любовнице мужа: «М. такая очаровательная, что я не могу сердиться. Все дети ее обожают. Даже хозяйка она лучше, чем я. Помогала мне упаковывать фарфоровый сервиз. Ни одно блюдечко не разбилось».

Лида Баарова провела с Геббельсами четыре выходных на их даче в Ванзее.

После последнего ей позвонил «господин Мюллер» и произнес только две фразы: «Жена пошла к фюреру. Она дьявол».

Гитлер вызвал Геббельса и запретил ему встречаться с Бааровой.

— Я разведусь, — заявил министр. — Могу стать послом в Японии и там с ней жить.

— Как раз этого народ и не хочет! — Гитлер стучал кулаком по столу. — Тот, кто творит историю, не имеет права на личную жизнь!

«Фюрер ведет себя как отец, — записал Геббельс в дневнике. — Я ему за это благодарен. Сейчас мне именно это и нужно. Час ездил на машине, далеко и бесцельно. Потом еще один, долгий и грустный, телефонный разговор. Я тверд, хотя сердце готово разорваться».

«Он плакал! — писала Лида — Плакал, как самый обыкновенный человек». А когда Геббельс произнес в трубку, что это конец, ибо он дал слово вождю, она лишилась чувств.

На следующий день ее отвезли в психиатрическую больницу.

Не успела она оттуда выйти, как получила повестку в полицию. «Вам запрещено играть в кино и в театре, — услышала Баарова. — Вам нельзя появляться на публике».

Баарова потеряла сознание. Привести ее в чувство смог только укол морфия.

Она перестала получать письма.

Все фильмы, в которых она снялась на студии UFA, были запрещены к показу.

Она взяла с собой только сумочку и деньга.

В Праге Баарова остановилась перед домом, который еще ей не был знаком. Родители за ее гонорары должны были купить дом, а купили чудо модернизма — вилла напоминала корабль, ее окружала терраса, похожая на палубу. Там не было ни одного прямого угла — кухня представляла собой полукруг, а спальня — круг. Окна были овальные. Перед домом росли розы сорта «Лида».

Сестра держалась холодно. «Ты хоть знаешь, что мы пережили?! — спросила она. — Что нам сделали немцы?»

Ее сестра Зорка Бабкова, семью годами моложе нее, теперь носила фамилию Яну и тоже была актрисой.

Она имела в виду страну.

Осенью 1938 года из чешских Судет, молниеносно занятых немцами в результате предательства Англии и Франции, евреи, чехи и немцы-антифашисты устремились в глубь страны. Те, кто не успел спастись бегством, были задержаны нацистами. У тех же, кто бежал раньше, не было ни жилья, ни еды, ни шансов на работу. Появились агентства, специализировавшиеся на быстрой отправке беженцев, очутившихся в Праге, за границу. («Еврейских врачей, адвокатов, торговцев незамедлительно отправлю в другое полушарие. Разрешение имеется».)

— Даже солдаты плакали. Ты знаешь, Лида, как несчастны те, кто был вынужден бежать?!

Лида не знала.

— Мне очень жаль, — ответила она беспомощно. И добавила: — У меня было столько своих хлопот, что вашей ситуации я себе просто не представляла.

Вопрос, который во время разговоров с Лидой Бааровой незадолго до ее кончины занимал Гелену Тршештикову, режиссера чешского телевидения, и Станислава Мотла, журналиста с канала «Нова», а также десятки людей, некогда знавших Баарову, а в девяностых охотно ее вспоминавших, звучал так была ли Лида Баарова глупа?

Она сама утверждала, что была.

Но ей-то как раз верить нельзя. Для нее это мог быть просто очень удобный ответ.

В ночь с 14 на 15 марта 1939 года Гитлер занял Чехословакию. Он потребовал от президента Гахи[16], чтобы тот приехал в Берлин, и пригрозил разбомбить Прагу, если чехи не капитулируют. Страна, урезанная после Мюнхена, без укрепленной границы на севере, не имела возможности оказать сопротивление. Не успел еще Гаха вернуться из Берлина (его поезд долго держали на границе, якобы из-за снежной бури), как Гитлер ранним утром уже был в Пражском Граде. С самого начала стало понятно, что чехи не сумеют защититься. Их ближайшие друзья, Франция и Великобритания, встали на сторону Гитлера, так что теперь им оставалось одно из двух: либо пойти по пути Яна Гуса — спасти лицо и сгореть, — либо капитулировать и выжить.

В 8.15 немецкая армия ехала по Национальному проспекту.

По тротуарам шли толпы, но никто не останавливался, никто не оборачивался. На Староместской площади люди возлагали горы подснежников на Могилу Неизвестного Солдата и плакали.

Видимо, тут не было страха, не было жалоб, отчаяния. Была только грусть.

«Каждый из нас 15 марта взял на себя великую обязанность», — спустя несколько дней писала в еженедельнике «Пршитомност» репортер Милена Есенская.

Обязанность быть чехом.