Читаем Гостомысл полностью

— Племени нужен защитник, а не обуза. Зачем словенскому племени военным вождем мальчишка? — сказал Людмила.

— Ты не права, — сказал, сердись, Медвежья лапа.

— Почему? — спросила Людмила.

— Потому что вожди вырастают из мальчишек, — сказал Медвежья лапа.

— Все матери растят своих сыновей, зная, что те станут их защитниками и кормильцами. Но, чтобы из мальчишки вышел защитник, нужно время и забота. К сожалению, горожане не хотят ждать. Да и не могут — город захвачен иноземцами. Разве может мальчишка выгнать иноземцев из города? Иноземцев, которые разбили его отца, который никогда не терпел поражения, — сказала Людмила.

— С дружиной... — начал Медвежья лапа.

Людмила перебила мужа:

— Но у него нет дружины!

— Будет.

— Вот когда будет, тогда он и станет князем.

Медвежья лапа рассердился окончательно.

— Женщина, молчи, ты лезешь не в свои дела!

— Я беспокоюсь о нашем сыне. Если ты уйдешь к Гостомыслу и погибнешь, то кто позаботится о твоем сыне? Зачем тебе это надо? Какая тебе из этого выгода? Не лучше ли найти себе другого князя? — сказала Людмила.

— Не все меряется выгодой, я давал князю Буревому клятву, что буду служить ему, и...

Медвежья лапа встал и осторожно прошел по комнате. Взял с подноса желтое, почти прозрачное, яблоко, поднес его к лицу и вдохнул медовый запах. Затем подошел к окну.

За окном пламенем горела верхушка клена.

Людмила подошла и встала рядом.

— Старый клен, — сказал Медвежья лапа.

— Он всегда был старый, — сказал Людмила.

— Нет, он был молодым. Я хорошо помню это, — сказал Медвежья лапа.

— Наверно, — сказал Людмила.

— Там было несколько деревьев. Они были тогда, как прутья. Я тогда тоже был маленький, лет шесть мне было. Мне отец подарил меч, и я этим мечом рубил прутья. Я все деревья срубил, осталось только одно. Я и его намеревался срубить, но меня матушка тогда позвала обедать, и я не успел срубить это дерево. Так вот это дерево и уцелело. Видишь, какое выросло, — проговорил Медвежья лапа.

— Значит, такова была воля богов, чтобы это дерево осталось целым, — сказала Людмила.

— А я всегда думал, что это произошло по моей воле, — сказал Медвежья лапа.

— Нет, ты был только исполнителем воли богов, — сказала Людмила.

— Это я не захотел рубить дерево, — сказал Медвежья лапа.

— Желание сохранить дерево тебе внушили боги, — сказала Людмила.

— Если моими желаниями руководят боги, то не значит ли, что желание помочь Гостомыслу исходит от богов, которые покровительствуют ему? Разве можно противиться желаниям богов? — задал вопрос Медвежья лапа.

Людмила тяжело вздохнула и проговорила:

— Ты знаешь, что тебе делать. Наши обычаи не позволяют женщинам вмешиваться в дела мужчин. Но позволь все же дать совет, — Гостомысл сейчас сидит в Кореле, добраться до него очень тяжело. Поэтому прошу только об одном — немного наберись сил. А там наступит осень, туманы садятся на воду, поэтому легче будет пробраться в Корелу.

Медвежья лапа коснулся губами виска жены, — волосы защекотали кожу на носу, — и глубоко вдохнул запах ее волос, сладко пахнущий свежим хлебом.

Ему не хотелось расставаться с женой, сыном и тем покоем, что царил в доме. Он подумал, что только на старости лет человек начинает ценить то, что в молодости казалось ему глупым и пустым: домом, женой, детьми. Но пришло время, и все, что ценил юноша, оказалось пустым и глупым, а то, что он презирал в молодости, оказалось смыслом жизни.

<p>Глава 52</p>

Утренняя трапеза проходила в горнице

Конунг Готлиб, расслабленно откинувшись на спинку кресла, лениво рассматривал в руке золотую, похожую на небольшую ладью, чарку с хмельным медом. После вчерашнего вечернего застолья у него гудела, точно пустая бочка на свежем морском ветре, голова.

Рядом Харальд жадно обгладывал жареную свиную ножку. Старому морскому волку все было нипочем, — он был проспиртован так, что, казалось, поднеси к нему огонь, и он вспыхнет ярким костром.

За столом, по обычаю, также сидели лучшие воины.

Обычно во время обеда стоял шум, но на этот раз, как ни странно, они молчали. В горнице слышалось лишь громкое чавканье.

Готлиб догадывался, что они чувствовали себя не лучше своего предводителя.

Доглодав и обсосав кости, Харальд уронил их под стол, вытер руки о лысину и насмешливым взглядом обвел данов.

— Ну что, братья, невеселы — носы повесили? — умышленно приподнятым голосом спросил он.

Ответа не было, и Харальд сообщил:

— А сейчас мы повеселимся!

Готлиб сделал очередной глоток, поморщился и проговорил:

— Слишком сладкая эта медовуха и воняет цветами — это питье для женщин. Наш эль будет получше. Эль — питье для настоящих мужчин. А посуда хороша. За такую посуду корабль купить можно.

Харальд повернулся к конунгу и сказал:

— Местные мастера золотых дел далеко славятся.

Готлиб презрительно усмехнулся.

— Плевать! — сказал он. — Самая большая драгоценность для воина — это хороший меч.

— Говорят, местные мастера делают и хорошие мечи, получше будут даже дамасских клинков, — вмешался в разговор Олав.

— Не может быть! — не поверил Харальд.

Олав поднял руку и щелкнул пальцами, и за его спиной встали двое слуг.

Перейти на страницу:

Все книги серии Всемирная история в романах

Карл Брюллов
Карл Брюллов

Карл Павлович Брюллов (1799–1852) родился 12 декабря по старому стилю в Санкт-Петербурге, в семье академика, резчика по дереву и гравёра французского происхождения Павла Ивановича Брюлло. С десяти лет Карл занимался живописью в Академии художеств в Петербурге, был учеником известного мастера исторического полотна Андрея Ивановича Иванова. Блестящий студент, Брюллов получил золотую медаль по классу исторической живописи. К 1820 году относится его первая известная работа «Нарцисс», удостоенная в разные годы нескольких серебряных и золотых медалей Академии художеств. А свое главное творение — картину «Последний день Помпеи» — Карл писал более шести лет. Картина была заказана художнику известнейшим меценатом того времени Анатолием Николаевичем Демидовым и впоследствии подарена им императору Николаю Павловичу.Член Миланской и Пармской академий, Академии Святого Луки в Риме, профессор Петербургской и Флорентийской академий художеств, почетный вольный сообщник Парижской академии искусств, Карл Павлович Брюллов вошел в анналы отечественной и мировой культуры как яркий представитель исторической и портретной живописи.

Галина Константиновна Леонтьева , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Проза / Историческая проза / Прочее / Документальное
Шекспир
Шекспир

Имя гениального английского драматурга и поэта Уильяма Шекспира (1564–1616) известно всему миру, а влияние его творчества на развитие европейской культуры вообще и драматургии в частности — несомненно. И все же спустя почти четыре столетия личность Шекспира остается загадкой и для обывателей, и для историков.В новом романе молодой писательницы Виктории Балашовой сделана смелая попытка показать жизнь не великого драматурга, но обычного человека со всеми его страстями, слабостями, увлечениями и, конечно, любовью. Именно она вдохновляла Шекспира на создание его лучших творений. Ведь большую часть своих прекрасных сонетов он посвятил двум самым близким людям — графу Саутгемптону и его супруге Елизавете Верной. А бессмертная трагедия «Гамлет» была написана на смерть единственного сына Шекспира, Хемнета, умершего в детстве.

Виктория Викторовна Балашова

Биографии и Мемуары / Проза / Историческая проза / Документальное

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза