— Племени нужен защитник, а не обуза. Зачем словенскому племени военным вождем мальчишка? — сказал Людмила.
— Ты не права, — сказал, сердись, Медвежья лапа.
— Почему? — спросила Людмила.
— Потому что вожди вырастают из мальчишек, — сказал Медвежья лапа.
— Все матери растят своих сыновей, зная, что те станут их защитниками и кормильцами. Но, чтобы из мальчишки вышел защитник, нужно время и забота. К сожалению, горожане не хотят ждать. Да и не могут — город захвачен иноземцами. Разве может мальчишка выгнать иноземцев из города? Иноземцев, которые разбили его отца, который никогда не терпел поражения, — сказала Людмила.
— С дружиной... — начал Медвежья лапа.
Людмила перебила мужа:
— Но у него нет дружины!
— Будет.
— Вот когда будет, тогда он и станет князем.
Медвежья лапа рассердился окончательно.
— Женщина, молчи, ты лезешь не в свои дела!
— Я беспокоюсь о нашем сыне. Если ты уйдешь к Гостомыслу и погибнешь, то кто позаботится о твоем сыне? Зачем тебе это надо? Какая тебе из этого выгода? Не лучше ли найти себе другого князя? — сказала Людмила.
— Не все меряется выгодой, я давал князю Буревому клятву, что буду служить ему, и...
Медвежья лапа встал и осторожно прошел по комнате. Взял с подноса желтое, почти прозрачное, яблоко, поднес его к лицу и вдохнул медовый запах. Затем подошел к окну.
За окном пламенем горела верхушка клена.
Людмила подошла и встала рядом.
— Старый клен, — сказал Медвежья лапа.
— Он всегда был старый, — сказал Людмила.
— Нет, он был молодым. Я хорошо помню это, — сказал Медвежья лапа.
— Наверно, — сказал Людмила.
— Там было несколько деревьев. Они были тогда, как прутья. Я тогда тоже был маленький, лет шесть мне было. Мне отец подарил меч, и я этим мечом рубил прутья. Я все деревья срубил, осталось только одно. Я и его намеревался срубить, но меня матушка тогда позвала обедать, и я не успел срубить это дерево. Так вот это дерево и уцелело. Видишь, какое выросло, — проговорил Медвежья лапа.
— Значит, такова была воля богов, чтобы это дерево осталось целым, — сказала Людмила.
— А я всегда думал, что это произошло по моей воле, — сказал Медвежья лапа.
— Нет, ты был только исполнителем воли богов, — сказала Людмила.
— Это я не захотел рубить дерево, — сказал Медвежья лапа.
— Желание сохранить дерево тебе внушили боги, — сказала Людмила.
— Если моими желаниями руководят боги, то не значит ли, что желание помочь Гостомыслу исходит от богов, которые покровительствуют ему? Разве можно противиться желаниям богов? — задал вопрос Медвежья лапа.
Людмила тяжело вздохнула и проговорила:
— Ты знаешь, что тебе делать. Наши обычаи не позволяют женщинам вмешиваться в дела мужчин. Но позволь все же дать совет, — Гостомысл сейчас сидит в Кореле, добраться до него очень тяжело. Поэтому прошу только об одном — немного наберись сил. А там наступит осень, туманы садятся на воду, поэтому легче будет пробраться в Корелу.
Медвежья лапа коснулся губами виска жены, — волосы защекотали кожу на носу, — и глубоко вдохнул запах ее волос, сладко пахнущий свежим хлебом.
Ему не хотелось расставаться с женой, сыном и тем покоем, что царил в доме. Он подумал, что только на старости лет человек начинает ценить то, что в молодости казалось ему глупым и пустым: домом, женой, детьми. Но пришло время, и все, что ценил юноша, оказалось пустым и глупым, а то, что он презирал в молодости, оказалось смыслом жизни.
Глава 52
Утренняя трапеза проходила в горнице
Конунг Готлиб, расслабленно откинувшись на спинку кресла, лениво рассматривал в руке золотую, похожую на небольшую ладью, чарку с хмельным медом. После вчерашнего вечернего застолья у него гудела, точно пустая бочка на свежем морском ветре, голова.
Рядом Харальд жадно обгладывал жареную свиную ножку. Старому морскому волку все было нипочем, — он был проспиртован так, что, казалось, поднеси к нему огонь, и он вспыхнет ярким костром.
За столом, по обычаю, также сидели лучшие воины.
Обычно во время обеда стоял шум, но на этот раз, как ни странно, они молчали. В горнице слышалось лишь громкое чавканье.
Готлиб догадывался, что они чувствовали себя не лучше своего предводителя.
Доглодав и обсосав кости, Харальд уронил их под стол, вытер руки о лысину и насмешливым взглядом обвел данов.
— Ну что, братья, невеселы — носы повесили? — умышленно приподнятым голосом спросил он.
Ответа не было, и Харальд сообщил:
— А сейчас мы повеселимся!
Готлиб сделал очередной глоток, поморщился и проговорил:
— Слишком сладкая эта медовуха и воняет цветами — это питье для женщин. Наш эль будет получше. Эль — питье для настоящих мужчин. А посуда хороша. За такую посуду корабль купить можно.
Харальд повернулся к конунгу и сказал:
— Местные мастера золотых дел далеко славятся.
Готлиб презрительно усмехнулся.
— Плевать! — сказал он. — Самая большая драгоценность для воина — это хороший меч.
— Говорят, местные мастера делают и хорошие мечи, получше будут даже дамасских клинков, — вмешался в разговор Олав.
— Не может быть! — не поверил Харальд.
Олав поднял руку и щелкнул пальцами, и за его спиной встали двое слуг.