Читаем Гостомысл полностью

— Наших воинов уже перебили, — сказал Харальд и торопливо спросил: — Ты идешь со мной или остаешься с трупами своих воинов?

Готлиб ничего не ответил, он без слов метнулся со стены по ступеням вниз.

Харальд оказался прав — внизу чернела толпа горожан. В руках у них были щиты, копья, топоры и даже мечи. На многих были доспехи.

В голове Готлиба мелькнул поразивший его вопрос, — откуда у горожан оружие и доспехи, хотя он давно велел воинам отобрать у горожан все оружие?

Но мелькнул вопрос только на доли секунды. Думать было некогда: толпа горожан бушевала, словно штормовое море: данов рубили и били всем, что имелось в руках людей.

Готлиб и Харальд врезались в толпу с обнаженными мечами, которые сверкали в их руках серебряными дисками.

От неожиданного яростного нападения толпа расступилась, и, воспользовавшись заминкой, конунг и его воевода выскочили за ворота.

Оценив происходящее со стороны, Готлиб понял, что им необычайно повезло — небольшая горстка данов, отбиваясь топорами и копьями, медленно отступала к причалу, еще минута, и выйти бы из города было невозможно.

У причала суетились гребцы, сталкивая усыпанные снегом корабли на воду. Два корабля, лихорадочно взбалтывая веслами тяжелую воду, уже уходили от берега.

Харальд крикнул Готлибу, что струги уйдут, бросив избиваемых в городе данов, и они бросились со всех ног к кораблю-стругу, который еще касался бортом причала.

Перевалившись через низкий борт корабля, Харальд яростно прорычал:

— Вперед!

Готлиб упал на заснеженное дно корабля, и его начало неудержимо рвать.

Когда Готлиб пришел в себя, берег в утреннем сумраке был не виден, но то, что он был еще опасно близок, свидетельствовали удары, впивающихся в корабль падающих стрел.

Несколько стрел с глухим стуком воткнулись в борт совсем рядом с конунгом, и он предусмотрительно укрылся за щитом.

Наконец всплески на воде стали отдаляться.

Готлиб отбросил щит в сторону и, тяжело вздохнув, сказал Харальду:

— А ведь мы всю добычу оставили в городе.

— Нет. Я вчера выполнил твое приказание: заставил снести добытое в этом городе добро на твой корабль. Поэтому тут и к удаче оказалась сильная охрана.

— Хорошо, — повеселел Готлиб.

— Мы многих людей потеряли, — сказал Харальд.

— С золотом у нас будет много новых людей, — сказал Готлиб.

Харальд толкнул его и показал рукой в туман на озере. Из тумана вырастали ослепительно-белые паруса множества стругов.

— Смотри, словене подходят! Нам не о добыче надо сейчас переживать, а как бы свою жизнь сохранить! Помоги нам, великий Один, уйти от них, — сказал Харальд.

<p>Глава 100</p>

Когда словенский отряд был уже недалеко от города, буря, точно устрашившись смелости людей, неожиданно прекратилась. Небо очистилось от туч и стало прозрачным до страшнофиолетовой глубины.

Солнце радостно расцвело ослепительно-желтым цветком.

Под жаркими лучами весеннего солнца туман растаял. Белоснежные сугробы засочились хрустальными каплями, и вскоре землю покрыли бездонные синие лужи.

Отряд Гостомысла встречали все горожане. Впереди горожан стоял с сияющей, словно отполированное золотое блюдо, физиономией Лисий хвост. Рядом с ним Медвежья лапа.

Вот первый струг коснулся причала, множество рук схватили брошенные со струга веревки и стали привязывать их к дубовым тумбам.

Не дожидаясь, пока струг будет привязан, с него на причал соскочили дружинники.

Они ловко подставили к борту сходни. И князь Гостомысл в парадной одежде нарочито медленно и важно сошел на берег по упругим сходням.

Как только он коснулся земли, торжественно запели трубы, и собравшиеся горожане взорвались криками восторга.

Гостомысл поднял руку, показывая, что он хочет говорить.

Когда толпа стихла, он громко заговорил:

— Мои любимые единоплеменники. Боги наслали на нас невиданные испытания. Нам пришлось испить полную чашу горя. Но мы победили. Поэтому не будем омрачать сегодняшний день горестными воспоминаниями. Сегодня я объявляю пир на княжеском дворе. Я прошу прийти на пир всех горожан. Бедный ли или богатый, я каждому окажу внимание и почет.

Толпа вновь взорвалась восторгом. В воздух полетели шапки.

А, Гостомысл, не отводя глаз от радующегося народа, с улыбкой вполголоса обратился к Лисьему хвосту:

— Глава, ты зачем начал восстание до того, как мы подошли?

Лицо старого пройдохи расплылось в радостной улыбке, и он сказал:

— Князь, так даны же были пьяные в стельку. Нельзя же упускать такой удобный момент?

— Нельзя, — сказал Медвежья лапа, который почувствовал, что князь почему-то недоволен произошедшим.

— Нельзя, — сказал Гостомысл, и по его лицу пробежала тень.

Он подумал о том, о чем и помыслить не мог старый простодушный вояка. Он думал о том, что после того, как горожане сами освободили город, уже нельзя будет править городом и страной без согласия ее граждан. И это обязательно приведет к ссорам между горожанами и князем, и потому ждут словенского князя новые испытания.

Взгляд Гостомысла упал на ликующую толпу. Люди были счастливы.

Перейти на страницу:

Все книги серии Всемирная история в романах

Карл Брюллов
Карл Брюллов

Карл Павлович Брюллов (1799–1852) родился 12 декабря по старому стилю в Санкт-Петербурге, в семье академика, резчика по дереву и гравёра французского происхождения Павла Ивановича Брюлло. С десяти лет Карл занимался живописью в Академии художеств в Петербурге, был учеником известного мастера исторического полотна Андрея Ивановича Иванова. Блестящий студент, Брюллов получил золотую медаль по классу исторической живописи. К 1820 году относится его первая известная работа «Нарцисс», удостоенная в разные годы нескольких серебряных и золотых медалей Академии художеств. А свое главное творение — картину «Последний день Помпеи» — Карл писал более шести лет. Картина была заказана художнику известнейшим меценатом того времени Анатолием Николаевичем Демидовым и впоследствии подарена им императору Николаю Павловичу.Член Миланской и Пармской академий, Академии Святого Луки в Риме, профессор Петербургской и Флорентийской академий художеств, почетный вольный сообщник Парижской академии искусств, Карл Павлович Брюллов вошел в анналы отечественной и мировой культуры как яркий представитель исторической и портретной живописи.

Галина Константиновна Леонтьева , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Проза / Историческая проза / Прочее / Документальное
Шекспир
Шекспир

Имя гениального английского драматурга и поэта Уильяма Шекспира (1564–1616) известно всему миру, а влияние его творчества на развитие европейской культуры вообще и драматургии в частности — несомненно. И все же спустя почти четыре столетия личность Шекспира остается загадкой и для обывателей, и для историков.В новом романе молодой писательницы Виктории Балашовой сделана смелая попытка показать жизнь не великого драматурга, но обычного человека со всеми его страстями, слабостями, увлечениями и, конечно, любовью. Именно она вдохновляла Шекспира на создание его лучших творений. Ведь большую часть своих прекрасных сонетов он посвятил двум самым близким людям — графу Саутгемптону и его супруге Елизавете Верной. А бессмертная трагедия «Гамлет» была написана на смерть единственного сына Шекспира, Хемнета, умершего в детстве.

Виктория Викторовна Балашова

Биографии и Мемуары / Проза / Историческая проза / Документальное

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза