Я почти ежедневно виделся с Юлианом-Матвеем. Старичок поселился в институтском городке, недалеко от того дома, в котором жила Марина Вербова. Две ничем не примечательные комнаты, полки с книгами, старинная кровать и клетка с певчей птицей - вот и все, если не считать робота-щетки, чистившего платье старичка и наводившего в комнатах порядок. Никаких вещей, напоминавших о прошлом, никаких следов былого и утраченного, но это и понятно. Все прошлое Юлиан-Матвей держал в своей бездонной памяти. Я заинтересовался книгами, чтобы ознакомиться с интеллектуальными интересами их владельца. Я взял первую попавшуюся книгу и, раскрыв ее, изумился. Мой взгляд скользил по чистой странице, на которой не было ни одного знака, ни одной буквы. Я подумал: бракованное изделие, небрежная работа типографии и издательства - и перевернул страницу. Следующая страница тоже был девственно чиста. Тогда я взял другую книгу и раскрыл: то же самое, ни одной буквы, страницы безмолвствовали, наполняя мое сознание слепой, бездушной тишиной. Юлиан-Матвей стоял у окна спиной ко мне. Я. Юлиан! Почему в ваших книгах чистые страницы? С т а р и ч о к. А зачем мне слова? Я читаю не книги, а то, что жизнь написала сама. Я помню то, что не вспомнит ни одна книга. Я. А зачем же они стоят здесь на полке? С т а р и ч о к. Я иногда раскрываю их. Я. Для чего? С т а р и ч о к. Это иногда помогает, когда не можешь что-нибудь вспомнить. Я. А разве с вами случается, что вы не можете вспомнить того, что хотите? С т а р и ч о к. Редко. Не чаще, чем раз или два в год. И вот тогда помогает чистая страница.