ФРЕЙД
НЕЗНАКОМЕЦ. Настоящее?
ФРЕЙД. Таков порядок.
НЕЗНАКОМЕЦ. У меня нет отца.
ФРЕЙД. Но вас же как-то зовут.
НЕЗНАКОМЕЦ. Никто меня не зовет.
ФРЕЙД
НЕЗНАКОМЕЦ. Это вы мне не верите!
ФРЕЙД. Ну хорошо, попробуем по-другому. Расскажите мне свой сон… самый последний.
НЕЗНАКОМЕЦ. Я не вижу снов.
ФРЕЙД
НЕЗНАКОМЕЦ. Все равно что?
ФРЕЙД. Что угодно.
НЕЗНАКОМЕЦ пристально смотрит на ФРЕЙДА, как будто заглядывает ему в самую душу и подпитывается его внутренней энергией, прежде чем заговорить.
НЕЗНАКОМЕЦ. Когда я был маленький, на меня каждый день глядело яркое солнце с безоблачного неба, надо мной щебетали добрые нянюшки, их приоткрытая грудь сладко пахнет ванилью.
И вот однажды утром, когда мне было пять лет, я сидел на полу в пустой кухне. Это была просторная комната, вся мебель в ней жалась по стенам, словно в страхе отступила от пустой середины, по которой во все стороны разбегались косые красные и белые пли-точные дорожки. Я любил болтаться на кухне, ползать на четвереньках под ногами у прислуги, перехватить иной раз что-нибудь вкусненькое: ломтик колбасы или крошки от пирога… Почему в тот день там никого не было? Не знаю, это взрослый вопрос, тогда я об этом не задумывался, помню только, что сидел один посреди жгуче-красных и водянисто-белых узоров.
В цветных клеточках таился причудливый мир; это только взрослые видят под ногами просто пол, для ребенка каждая плитка живет сама по себе. На одной получается из бороздок и пятен дракон с разинутой пастью, на другой — цепочка монахов в капюшонах, на третьей — чье-то лицо, прижатое к забрызганному грязью стеклу, на четвертой — что-то еще… Кухня была целой вселенной, с которой соприкасалось множество других вселенных, готовых вырваться из тесных квадратов. И я вдруг закричал. Сам не знаю зачем. Наверное, чтобы услышать собственный голос или позвать хоть кого-нибудь. Но мне никто не ответил.
ФРЕЙД слушает с нарастающим изумлением.
Пол стал плоским и безликим. Печка спала крепким сном. Плита, на которой обычно всегда пыхтела кастрюля, казалась мертвой.
ФРЕЙД с отрешенным видом, словно вглядываясь в память, шевелит губами вместе с НЕЗНАКОМЦЕМ.
Я кричал и кричал… Мой крик поднимался на верхние этажи, метался в пустых комнатах, где некому было его услышать.
ФРЕЙД
НЕЗНАКОМЕЦ
ФРЕЙД. Я почувствовал себя отделенным от мира. И тогда я подумал…
ФРЕЙД и НЕЗНАКОМЕЦ
Пауза. ФРЕЙД медленно переводит взгляд на НЕЗНАКОМЦА.
НЕЗНАКОМЕЦ
ФРЕЙД смотрит на НЕЗНАКОМЦА со страхом. Подходит к нему, трогает рукой. Убедившись в его реальности, снова отступает.
ФРЕЙД. Это невозможно. Откуда вы узнали? Вы были в гестапо и читали мои бумаги.
НЕЗНАКОМЕЦ. Разве вы где-нибудь об этом писали?
ФРЕЙД
НЕЗНАКОМЕЦ не отвечает.
ФРЕЙД растерян, ищет, за что бы зацепиться, наконец его осеняет.
Не двигайтесь.
НЕЗНАКОМЕЦ не противится. ФРЕЙД держит часы на весу у него перед глазами и начинает медленно раскачивать их, как маятник.
Вы устали, расслабьтесь…
НЕЗНАКОМЕЦ
ФРЕЙД. Когда пациент слишком зажат и не идет на контакт, мои старые добрые часы — лучшее средство.
НЕЗНАКОМЕЦ засыпает. В продолжение всей сцены гипноза звучит таинственная, еле слышная, очень красивая мелодия. Мелодичным становится и голос НЕЗНАКОМЦА, когда он отвечает на вопросы ФРЕЙДА.
Кто вы? Как вас зовут?
НЕЗНАКОМЕЦ. Имя нужно, когда ты окружен себе подобными. Я же один в своем роде.