Горы поют

Правила вежливости не позволяли ей вмешиваться в разговоры старших, но все, о чем говорилось, она чутко воспринимала своим сердцем и мысленно горячо желала здоровья всем, за кого выпивала ее многочисленная родня, и проклинала тех, кого родня единодушно проклинала.

Сквозь шум возбужденных голосов, сквозь перезвон чарок до Илонки долетали страшные слова о какой-то угрозе нивам и детям, но такой угрозы она не могла себе представить сейчас, в той атмосфере шумной дружбы и безграничного взаимного доверия, которые царили за столом. Ее ничто не пугало в этом прекрасном мире, где столько больших радостей, где столько людей, взрослых, умелых и сильных, и все они вместе — коменданты и хлеборобы — говорят об одном, клянутся единой клятвой. Лучше бы совсем не вспоминать за столом о постылых войнах, которых больше не может быть: ведь их не хочет никто.

Жаль, что сейчас среди присутствующих нет Лошакова, не звенит его чарка молодецким, красивым звоном… Где он? Почему его нет?

Глаза Илонки темнеют, пробегает в них легкая тучка, но в следующую минуту они опять светятся полной радостью.

Где-то на селе глухо ударили бубны, сзывая всех на карнавал. Пора!

Гости начали подниматься.

Вылетев с подругами во двор, Илонка звонко запела какую-то венгерскую песенку на мотив популярной русской «Катюши».

* * *

Буйный, веселый карнавал с гиканьем и выкриками, с бубнами и цимбалами валит напролом в узкую улочку. Праздничный гул, прогремев по тесному селу вдоль и поперек, наконец вырывается за его околицы, в светлые просторы нив и виноградников.

Челом тебе, земля, мать урожая!

Здесь под солнечным ливнем всё лето на бесчисленных кустах наливались тяжелые виноградные гроздья, веселя сердце труженика. В этот год земля щедро отблагодарила сентиштванцев за их неусыпный труд; теперь урожай собран, и вьющиеся лозы облегченно отдыхают, повиснув на подпорках, густо переплетаясь пышной листвой.

Между виноградниками, по пыльной полевой дорожке, проплывает карнавал. Впереди веселой процессии медленно ступают разукрашенные лошади, запряженные в высокий воз, на котором во всю длину вытянулся огромный дубовый бочонок с вином. Сверху на бочке красуются девочки, наряженные белыми русалками, в венках и лентах, каждая с кружкой в руке. Среди них Илонка.

За возом идут неутомимые музыканты, плывут толпой танцоры, поднимая тучи пыли.

Дорога вьется к соседнему словацкому селу Поставцы. Издавна так повелось: этот день завершается походом в гости к поставчанам, таким же загорелым, жилистым виноградарям и хлеборобам. Поставчане всем селом выйдут на шлях встречать сантиштванцев, и тогда до поздней ночи будет бурлить на лугах под высокими звездами праздник, будут звучать песни, греметь радостные бубны.

Это потом. А пока что курится дорога, бушует карнавал и далеко белеет Илонка над морем черных широкополых шляп. Плывет, как чайка, как ясная мечта, которую поднял и несет над собою взвихренный лес темных, узловатых, натруженных рук. Небо над ней сказочно-голубое. Илонке далеко видно; ей, счастливой, кажется, будто она плывет по воздуху, летит… Над кружевом плантаций, над желтым жнивьем, над разбитыми немецкими танками, что еще кое-где одиноко торчат на полях… Далеко слева темнеет могучая гора в пятнах кустарников. Взобраться б на ее вершину!

Илонка ищет глазами Лукича и лейтенанта. Они тоже шагают в этом торжественном походе — не могли же они отказаться, если их просили всем селом!

— Лейтенант! Иди сюда!

Илонка машет коменданту своей кружкой, приглашает выпить. Ведь он еще совсем трезвый!

— Иди, пожалуйста! Выпей — до дна!

Лейтенант идет далеко в людской толпе, но Илонке кажется, что он совсем рядом, вот здесь. Никогда раньше она не чувствовала себя с ним так просто и естественно. Он что-то весело отвечает Илонке через головы; за сплошным шумом ей ничего не слышно, но у нее остается такое впечатление, будто между ними произошел чудесный разговор, стоящий всех других разговоров, к каким она стремилась и какие не могли состояться раньше. Лейтенант как бы неожиданно открыл девочке сразу все свои тайны, и то удивительное, героическое, что рассказывал о нем Лукич. Илонка теперь могла бы, кажется, сама объяснить и даже дополнить.

Жаль, что нет до сих пор Лошакова! Он должен быть здесь, как и все. Он имеет полное право на сегодняшний праздник. Кто, как не сержант, был защитником этих густых виноградников, принесших людям столько утех и радостей! Ночами, когда весь Сент-Иштван укладывался спать, Лошаков с Лукичом, вооружившись автоматами, выступали в свои ночные обходы, следя, чтобы никакой враг не забрался на плантации, чтобы никто не нарушил покой мирных жилищ. Мама не раз говорила Илонке, гася лампу: «Спи, доченька, не бойся ничего… — и в темноте, кивнув в сторону окна, добавляла: — Там Лошаков и Лукич…»

На них можно было положиться. Это они шли здесь ранней весной с большими боями, храбро встречая фашистские танки, освобождая село за селом от ненавистных швабов.

— Илонка, зачерпни нам, хотим пить!..