Косарев с недоумением рассматривал лейтенанта. Тут он заметил странную штуку, один глаз Астафьева был голубым, а второй зеленым. И в них было столько наивного недоумения, что майор отложил в сторону все заготовленные, не очень хорошие слова, и спросил: — И кто же тебе это приказал. Кто это так побеспокоился о братьях наших ближних? Кого волнует здоровье наших кривовских бомжей?
Лейтенант ожил.
— Майор Мамонов. Он приказал мне, вчера ещё, с утра.
— Ах, вот даже как! Ну, что ж, мы спросим и с него, и мне по хрену что он сейчас ИО. замначальника.
Косарев быстрым шагом прошел в другой конец управления. Здесь находился кабинет недавно назначенного заместителя начальника ГОВД майора Мамонова. Ушедшего на повышение Бессонова он сменил всего неделю назад, да и то числился пока в заместителях.
Мамонов был у себя, в непривычно смешных на его глазах очках он рассматривал какие-то бумаги. Не здороваясь, Косарев подошёл к столу, и уперевшись кулаками в столешницу, напористо спросил: — Ты велел отправить Самойленко и Голубицкого в больницу?
— Ну, я, — спокойно ответил тот.
— Ну и где они теперь?
Майор пожал плечами, сделал вид, что рассматривает какие-то важные бумаги.
— Откуда я знаю. По домам разошлись.
— Каким домам! — взорвался Косарев. — Откуда у них дома? Они жили в халупе на Островского пять, бывшей хате Машки Иноземцевой.
— Это, торговка самогоном, которую убили два года назад? — спросил Мамонов.
— Да! С тех пор там никто не жил, кроме этих двух бомжей.
Мамонов оторвался от своих бумаг, и что-то записал в своем ежедневнике.
— Ну и что ты теперь хочешь от меня? — спросил он.
Косарев пододвинул к столу стул, сел на него верхом.
— Слушай, Михаил, ты кому-то можешь мозги компостировать, но мне то не надо. Мы с тобой почти в один день в органы пришли. Ты что, за пятнадцать лет службы ничего не понял? Гавриков этих надо было не выпускать, а прятать, и как можно тщательней, чтобы у Нечая руки до них не дотянулись. Ну, что молчишь, скажи мне что-нибудь?
Мамонов отложил в сторону бумаги, снял очки.
— Знаешь, что я тебе, Георгий, скажу? Не трогай Нечая.
— Чего? — не понял Косарев.
— Не трогай Нечая, — повторил Косарев. — Ты разве не понял, что нам выгодно, что теперь в городе одна уголовная власть. С ним, по крайней мере, можно договориться.
Косарев сразу ухватил суть всего этого цветистого предложения.
— И что, ты уже договаривался?
— А это уже не твое дело, договаривался я или нет.
— Да знаю я, что уж стесняться, — Косарев усмехнулся. — Мне Мазуров говорил про это, но я сильно то ему не верил. Он то все, дурак, думал, кто ж тогда Лущана предупредил, всё на мужиков из отдела грешил, голову сломал на этом. А это ты, оказывается, стучишь тут для братвы. Молодец!
Мамонов закурил, внешне он выглядел спокойно, даже пальцы не дрогнули.
— Ладно, Жора, мели, Емеля, твоя неделя, — согласился он. — Только Нечая не трогай.
— Нечая я не трону, нет у меня теперь потерпевших, чтобы подцепить его крючок, но ты не думай, что тебе это сойдет с рук. Рапорт в УСБ я на тебя напишу, можешь не сомневаться. Я тебе это вот так, в лицо про это говорю, чтобы потом, — он погрозил Мамонову пальцем, — не говорил, что это сделал за твоей спиной, что я тебя хочу подсидеть. И руки мне больше при встрече не подавай, всё равно не пожму.
Косарев в бешенстве спустился вниз. Он ворвался в Дежурную часть, и спросил Астафьева: — Ну, что, разноглазый разгильдяй, хоть машина у тебя свободная есть?
— Есть, только бензина в ней нет. Вот, бомжей этих вчера отвезли, и он кончился.
Майор плюнул на пол, и, махнув рукой, вышел из здания милиции. Ему повезло, встретил знакомого милиционера, тот ехал в тот же район, к себе домой. Так что уже через десять минут Косарев расхаживал по убогому жилищу двух неудачников. Больше всего его взволновал большой лист железа посредине комнаты, на котором был насыпан слой песка и гальки, а уже сверху громоздилась куча обгорелых углей и остатков дров. Майор потрогал угли, сморщился. В них не осталось ни капли тепла.
— И где же вас теперь искать? — пробормотал Косарев. — В каком-нибудь омуте?
Но воришки были живы и пока ещё здоровы. Когда их вывезли в больницу, и оставили одних в приёмном покое, Сом понял все.
— Канаем отсюда, — шепнул он своему другу, — быстро, бегом!
Они бочком просочились мимо занятых тяжёлым больным медиков, и вышли через другую дверь, в коридор, ведущий в здание больницы, а затем и через черный вход покинули медицинскую обитель. Через пять минут после этого к больнице подъехали два черных джипа.
Почти сутки Сом и Максик прятались в кустах около железной дороги, а потом все же решились покинуть родные края. Они заползли в пустой товарный вагон, закрыли двери, и, прижавшись друг к другу, улеглись спать. В вагоне все же было теплей, чем на ноябрьском ветре.
— Приедем на юг, поедим виноград, он еще в это время висит на полях, — мечтал Сом. — Я там работал на виноградниках, в стройбате. Сколько мы тогда его собирали, представить не можешь! А уходило под снег еще больше.
— Это хорошо, — пробормотал, засыпая, Максик. — Может, и вина попьем.