Горох в стенку (Юмористические рассказы, фельетоны)

- Ничего я, товарищи, не помню и вспоминать не желаю, и не напоминайте, не заставляйте краснеть. Ну, что было, то было. Прошлого не воротишь. А уж на будущее время, будьте уверены, этого не повторится.

- Не повторится? Ну да, рассказывай! Знаем мы тебя, пьяницу!

- Товарищи, нет, теперь уж твердо. Больше ни капли. С того самого дня как отрезало. Бросил! Кончено! Будет! Хватит!

- Да что ты говоришь? С того самого дня ни капли?

- Ни капли.

- Хо-хо! Товарищи, Петруха пить бросил! Прямо анекдот какой-то.

- Так-таки с того самого дня и не пьешь?

- Не пью, товарищи!

- А почему у тебя нос красный?

- С морозу.

- Ха-ха-ха! Ребята! Вы слышите? У Петрухи с морозу нос красный. Сильный мороз... хе-хе... небось градусов сорок? А то и все пятьдесят шесть?

- Товарищи!.. Честное слово!..

- Э, будет врать! Будто мы тебя не знаем, пьяницу такого! Ты лучше, чем нам баки вкручивать, выпей баночку - тогда всякий мороз как рукой снимет.

- Честное слово, товарищи! Мне даже горько это слышать. Вместо того чтобы поддержать своего друга, помочь ему, укрепить его волю...

- Ну, ясно. Небось уже надрался где-нибудь в другом месте и болтаешь всякую чепуху. Людей бы постеснялся. А то ломает из себя святого: "не пью" да "не пью", - а у самого изо рта как из винной бочки... Пей, не разговаривай! Раз-раз - и готово!

Стакан чайный налили и хлопают в ладоши, галдят хором:

- Пей до дна, пей до дна, пей до дна!

Человек не камень. Тем более - обида такая. Никакого доверия. Ну, я, конечно... Эх, да что там говорить! Вспомнить страшно. И вот теперь опять в голове такое делается... Ну да ничего. Теперь я знаю, что мне надо делать. Не маленький. Перестану ходить в компании, где хоть капля алкоголя на столе. Буду ходить только в совершенно трезвые дома. Пойду, например, под выходной к Сержантовым. Приглашали. Хорошая семья. Культурная. Безалкогольная. В домино поиграем, чайку попьем. Авось и встану на ноги.

Январь 1935, 13. Воскресенье

Ну его к черту! Голову поднять не в состоянии. Прихожу к Сержантовым. Сидят, пьют чай с вареньем и с пастилой. Колбаса, масло. Выпивки ни малейшей. Дочка Катя на пианино играет "Забыть тебя, забыть весь мир...".

Только что вхожу - начинается паника. Зовут домработницу:

- Любка! Скорее! Петухов пришел. Сыпьте в "Гастроном", понимаете?

- Как не понять? Понимаю. Литровку, что ли? Или полторы?

- Товарищи, - говорю, - в чем дело? Зачем паника? Любочка, можете снять платок и никуда не ходить. Я совершенно ничего не пью. Бросил.

- Нет, нет! Что вы! Как можно? Раз вы привыкли... Мы, конечно, сами не пьем, у нас этого нету, но поскольку вы пьющий...

- Я непьющий.

- Ой, уморил! Ой, непьющий! А под прошлый выходной у Володиных, помните?

- Ничего я не помню. И не напоминайте. Что было, то было, а теперь баста!

- Хе-хе!.. Чудак человек! Чего стесняетесь? Быль молодцу не укор. Любка, скорей, а то закроют!

Приносит Любка водку, ставит передо мной на стол, и все смотрят на меня выжидающими глазами. Я сижу, чай прихлебываю - и ни-ни.

- Выпейте, Петухов! Не мучьте себя! Ведь хочется небось?

- Не хочется.

- Нет, хочется. По глазам видно. Небось еще после вчерашнего не опохмелился?

- Я вчера ничего не пил.

- Да будет вам! Вы ж известный... любитель этого. Каждый день пьете. Втянулись уже.

- Я не пью. Я не втянулся. Я не любитель. Я хочу тихого, культурного, трезвого общества. И вот я пришел к вам. А вы меня спаиваете. Небось сами не пьете?

- Чудак человек! Чего же вы волнуетесь? Ну-ну, действительно, не пьем. Так что же из этого? А вы пейте. Не смотрите на нас и пейте себе на здоровьечко.

- Не буду пить.

- Ай-ай-ай! Мы для вас специально работницу в лавку посылали, а вы не хотите выпить. Нехорошо! Тем более если бы вы были непьющий, а то ведь все знают, что пьющий... и даже очень... Смотрите, какая симпатичная бутылочка! Так на вас и глядит. Один стаканчик. Вот я вам наливаю. Видите, какая холодненькая. Ну, раз-раз - и огонь по телу.

- Вы настаиваете? - спрашиваю я мрачно.

- Господи! Конечно! - радостным хором восклицает трезвая семья Сержантовых. - Не только настаиваем, но даже, так сказать, умоляем. А то вы нас обидите.

А Катя перестает играть "Забыть тебя, забыть весь мир...", смотрит на меня ангельскими голубыми глазками и говорит, надув губки, красные, как ягодки:

- Ведь вы не хотите меня обидеть, Петухов?

- Ах, так! Хорошо! В таком случае за ваше здоровье. Ура!

Ну уж и надрался я у трезвых Сержантовых, будь они трижды прокляты! Что было, точно не помню, но, вероятно, нечто неописуемое, безобразное, потому что сам Сержантов со мной не разговаривает, а Катя вернула мне письма и попросила выбросить из головы всякие фантазии насчет нашего взаимного счастья: "Я, говорит, ни за что не пойду за алкоголика".

Ох, как голова трещит! Как болит сердце! Но я не сдаюсь. Спорт! Только спорт спасет меня. Буду ходить на каток.

Январь 1935, 23. Среда

Кончено. Не могу встать с постели. Что-то ужасное. Опять придется не идти на службу. Вероятно, меня скоро выгонят. Так мне и надо, пьянице!