Горох в стенку (Юмористические рассказы, фельетоны)

Служитель Лука Иванович преображается. Он подскакивает к автору. Он ловко подхватывает авторову шубу и вешает ее на вешалку, среди прочих шуб "своих". Заведующий литературной частью бережно берет онемевшего автора за локоть и ведет. Они идут по пустынному фойе, под ногами толстый ковер. За плотно запертыми дверьми стоит напряженная тишина зрительного зала. Среди этой тишины изредка слышатся громкие голоса актеров. Почти крики.

- Где читка? - спрашивает высокий, очень красивый мужчина, эластично обгоняя заведующего литературной частью.

- В управлении, - отвечает завлит.

Автор даже не подозревает, что в театре уже все знают о новой пьесе. Все заинтересованы в ней. Пьеса - это драгоценное сырье, необходимое "для производства" как воздух. Еще не зная ее, режиссеры хотят ее ставить, актеры - в ней играть, кассирши - продавать на нее билеты, художники делать декорации. Автор в центре общих интересов.

Ну вот управление. Оно на втором этаже, рядом с верхним фойе. Сколько раз автор еще тогда, когда он был "просто зрителем", проходил мимо этой стеклянной двери с надписью "дирекция", и сколько раз он печально думал о том, что никогда в жизни, вероятно, ему не удастся переступить ее порога.

В дирекции - за плотной портьерой - несколько конторских столов, телефон, машинистка стучит на ундервуде (переписывает небось роли). На стенах - живопись: эскизы декораций, афиши последней премьеры. С какой завистью и ревностью смотрит автор на эти вещественные свидетельства чужой славы. Неужели же скоро тут будет висеть новая афиша, с его именем, четко отпечатанным в правом углу, против известной всему миру квадратной марки театра?

Новая дверь. Плотная портьера.

- Пожалуйте, Николай Николаевич, сюда.

Мягкая, глухая комната. За окнами - крыши, дождь. Горит лампа. Длинный овальный стол, покрытый толстым серым сукном. Тишина. В стаканах красный чай. Из мягких кресел при появлении автора поднимаются немолодые корректные, интеллигентные люди в черных костюмах, в накрахмаленных сорочках.

- Позвольте вам представить автора.

Автор обходит вставших людей и, шаркая ногами, как гимназист, пожимает руки. Непривычный, острый крахмальный воротничок впивается автору в щеки. Автор готов провалиться сквозь землю. Перед ним - портретная галерея знаменитых, народных, заслуженных, популярных. Он узнает их всех вместе и каждого в отдельности. Они, эти люди, знакомы ему с детства по бесконечному количеству фотографий, открыток, групп... Какой ужас, если пьеса окажется мерзкой! Как стыдно будет перед этими вежливыми людьми!

- Ну-с, приступили.

Задыхаясь от волнения, автор раскрывает тетрадь и придавленным голосом, идущим из противоестественно сжатого горла, голосом, который кажется ему отвратительным, начинает читать действующих лиц.

Один из народных поправляет на курносом носу пенсне и вынимает золотые часы.

- Четверть третьего, - говорит он громко и с музыкальным звоном захлопывает крышку.

Автор читает. Стоит мертвая тишина. Великие сидят как истуканы. Ни одно чувство не выражается на их монументальных лицах. Автор кончил. За окнами смеркалось.

Народный вынимает часы.

- Без двадцати пять, - говорит он бесстрастно.

- Многовато, - многозначительно замечает толстый заслуженный с лысой головой.

- Сократим, - вздыхает популярный комик.

Наступает страшная тишина. Автор сидит, и все сидят. Автор знает, что ему надо уйти. Но это выше его сил. Он должен узнать мнение ареопага. Ареопаг абсолютно и бесстрастно безмолвствует. Минута. Две. Три. Дальше невозможно.

- Ну-с, - говорит заведующий литературной частью.

Автор встает. Все встают.

- Ну-с, Николай Николаевич, спасибо за доставленное удовольствие. Разрешите вам позвонить завтра, часиков в одиннадцать утра.

- Спасибо за доставленное удовольствие, - говорят маститые по очереди, бесстрастно пожимая руку автора. - Спасибо за доставленное удовольствие. Спасибо за доставленное удовольствие.

Автор не спит ночь. Утром - звонок. Завлит назначает новую читку, более расширенному кругу актеров, почти всей труппе. Значит, пьеса "старикам" понравилась. Еще одно испытание. Это уже не так страшно.

На сей раз читка днем, в будний день, в верхнем фойе. И снова театр показывает на мгновение автору несколько своих тайн. Оказывается, в будни днем фойе загораживаются особыми щитами, превращаются в залы, и там происходит репетиция. Оттуда доносятся звуки рояля, голоса, пение. Между тем как на дверях, ведущих в зрительный зал, висят большие плакаты: "Репетиция началась, входить нельзя".

Театр живет своей сумрачной, будничной жизнью. В буфете, где во время вечерних спектаклей ярко горят матовые кубические фонари модерн, сверкают скатерти, морс воспламеняет жажду и бутерброды с чайной колбасой кажутся вдвое аппетитнее домашних, - там теперь столы обнажены, на стойке кипит вокзальный самовар, в сумерках зимнего дня курят актеры, отдыхающие между двумя "своими" сценами, пьют чай актрисы постарше и едят пирожные актрисы помоложе. Откуда-то сверху долетают звуки хора - урок пения.