Горох в стенку (Юмористические рассказы, фельетоны)

Немедленно были приобретены необходимейшие материалы для успешного проведения предстоящей антиалкогольной демонстрации: несколько метров прекраснейшей материи, клей, гвозди, краска и прочее.

Весь вечер накануне демонстрации просидели дети у Гаврика в чулане, изготовляя знамена и лозунги.

- Чего зря керосин палишь! Ты, пионер! - крикнула было Гаврикова мамаша, стуча в дверь чулана ручкой кастрюли.

- Не лайся. Керосин наш. Организация покупала! - басом ответил Гаврик, и посрамленная мамаша смолкла.

Затем к двери чулана мрачно подошел только что протрезвившийся Гавриков папаша.

Он ничего не кричал и в дверь не стучал, а только глотал свинцовую слюну и, прислушиваясь, мутно бормотал:

- Ишь черти, шебуршат там чегой-то и шебуршат, а чего шебуршат неизвестно, и покою рабочему человеку не дают, цветы жизни, чтобы они подохли, те цветы. И вообще, дом спалят... Организация-кооперация!.. Тьфу!.. Выпить не мешало бы...

- Я тебе выпью! Я из тебя всю кровь выпью! - подозрительно тихим голосом отозвалась из соседней комнаты мамаша. - Копейки в доме не осталось. Все пропил уж... Кобель паршивый!

Дети разошлись поздно.

Гаврик тщательно развесил приготовленные знамена и лозунги, чтоб высохли, и вскоре заснул, сжигаемый во сне нетерпением - скорее бы настал завтрашний день. Ужасно хотелось демонстрировать.

- Организация-кооперация... - хмуро пробормотал папаша, на цыпочках пробираясь к чулану.

Его мучило любопытство. Он вошел в чулан, нашарил впотьмах лампочку и зажег ее. При нищем свете он увидел красивое полотнище с надписью:

ПЕРВУЮ РЮМКУ ХВАТАЕШЬ ТЫ,

ВТОРАЯ ТЕБЯ ХВАТАЕТ.

- Гм, - криво усмехнулся отец. - Ишь ведь чего ребятеночки удумали... Первую, дескать, ты, вторая, дескать, тебя... А третью, дескать, опять ты... А четвертая, дескать, опять тебя... А пятую опять ты... А шестая опять тебя!.. И так всю жизнь!..

Горькая слеза поползла по его тоскливым скулам.

- Между прочим, одну бы рюмочку бы действительно бы не мешало бы... Для опохмеленья... Мало-мало... Чего бы сообразить на половинку?.. Гм...

На другой день Филька, Шурка и совсем крошечная Соня с нетерпением топтали снег возле Гаврикова крыльца. Уже самое время было начинать демонстрацию, а Гаврик все не выходил. Наконец он появился. Лицо его было страшным. Оно казалось перевернутым.

- А где же лозунги? - с тревогой спросила маленькая Соня, которой всю ночь снились трубы и знамена.

- Папенька... вчерась... пропил... - прерывающимся голосом сказал Гаврик.

- Значит, что жа? - глухо спросил Филька. - Демонстрация, что ли, переносится?

- Отменяется... - сказал Гаврик.

Судорога тронула его горло. И почти беззвучным шепотом он прибавил:

- И валенки мои... тоже пропил!..

И тут Филька, Шурка и Соня заметили, что Гаврик бос.

- Не так, главное, валенков жалко, как, понимаешь ты... головастиков... - выговорил он и вдруг затрясся.

1927

ТОЛСТОВЕЦ

Когда приятели Пети Мяукина бодро спрашивали его: "Ну как дела, Петя? Скоро в Красную Армию служить пойдем?" - Петя Мяукин рассеянно подмигивал глазом и загадочно отвечал:

- Которые пойдут, а которые, может, и не пойдут...

- Это в каком смысле?

- А в таком. В обыкновенном.

- Ну, все-таки, ты объясни: в каком таком?

- Известно, в каком! В религиозно-нравственном.

- Что-то ты, Петя Мяукин, путаешь.

- Которые путают, а которые, может, и не путают.

- Да ты объясни, чудак!

- Чего ж там объяснять? Дело простое. Мне отмщение, и аз воздам...

- Чего-чего?

- Того-того. Аз, говорю, воздам.

- Ну?

- Вот вам и ну! Воздам и воздам. И вообще, духоборы...

- Чего духоборы?

- А того самого... которые молокане...

- Странный ты какой-то сделался, Петя. Вроде малохольный. Может, болит что-нибудь?

- Болит, братцы.

- А что именно болит?

- Душа болит.

Приятели сокрушенно крутили головой и на цыпочках отходили от загадочного Мяукина.

За месяц до призыва Петя Мяукин бросил пить и даже перестал гонять голубей.

По целым дням он пропадал неизвестно где. Несколько раз знакомые видели Петю в вегетарианской столовой и в Румянцевской библиотеке.

За это время Петя похудел, побледнел, стал нежным и гибким, как березка, и только глаза его светились необыкновенным внутренним светом вроде как бы фантастическим пламенем.

На призыв тихий Петя явился минута в минуту. Под мышкой он держал объемистый сверток.

Комиссия быстро рассмотрела стройного, красивого Петю.

- Молодец! - бодро воскликнул председатель, ласково хлопнув его по плечу. - Годен! В кавалерию!

- Я извиняюсь, - скромно опустил глаза Петя, - совесть не позволяет.

- Чего не позволяет? - удивился председатель.

- Служить не позволяет, - вежливо объяснил Петя.

- Это в каком смысле не позволяет?

- А в таком смысле не позволяет, что убеждения мои такие.

- Какие такие?

- Религиозные, - тихо, но твердо выговорил Петя, и глаза его вспыхнули неугасимым пламенем веры.

- Да вы, товарищ, собственно, кто такой? - заинтересовался председатель.

- Я-с, извините, толстовец. Мне, так сказать, отмщение, и аз, так сказать, воздам. А что касается служить на вашей службе, так меня совесть не пускает. Я очень извиняюсь, но служить хоть и очень хочется, а не могу.