Горой

       -- Отлично...-- похвалил Пров Михайлыч и сразу выпил две рюмки, не моргнув глазом, точно два гвоздя заколотил.

       -- Ох, захмелела я...-- плаксиво жаловалась Параха, вытирая губы рукавом рубашки.-- На тебе будет грех, Пров Михайлыч.

       -- Ладно, ладно... Мне уж заодно маяться-то.

       Мы долго пили чай молча. Параха улыбалась и все толкала локтем молчавшую Лукерью. Пров Михайлыч долго смотрел в налитый чаем стакан и задумчиво повторял: "Да... дда-а!". В избе было страшно жарко. Где-то жужжала муха. Вошел старик Сосипатр и по мужицкой вежливости раскланялся со всеми.

       -- А... старый колдун!-- протянул Пров Михайлыч.-- Хочешь чаю?

       -- Спасибо, родимый мой... Смолоду-то что-то не привык я к вашим чаям, а на старости лет грешить не приводится.

       Старик подсел на лавочку и улыбавшимися глазами посмотрел на раскрасневшуюся Параху.

       -- Ох, ешь тебя мухи с комарами...-- бормотал Сосипатр,-- размалела!

       -- И то размалела...-- соглашалась Параха и кокетливо закрыла лицо рукавом,-- все Пров Михайлыч... его грех.

       -- Прову-то Михайлычу не привыкать с бабами возиться... Одна Лукерья чего стоит.-- Ты опять, старый чорт?!-- закричал Пров Михайлыч и ударил по столу кулаком.

       -- Дело говорю... Али не поглянулось?..

       -- Ты еще поговори у меня!.. Возьму стараго чорта за ногу да прямо в воду.

       Женщины переглянулись и хихикнули

       -- В воду?-- не унимался Сосипатр: -- этакое ты слово сказал, Пров Михайлыч... А уж тебе-то надо бы ровно знать, какая она такая эта самая вода бывает.

       -- Не тронь, Сосипатр,-- вступилась неожиданно Лукерья,-- твое разве это дело?..

       -- А ты чего заступаешься... а?..

       -- А вот заступаюсь...

       -- Утопить бы тебя, курву... Слыхала?.. За хвост да и бросить, как кошку... Ишь выискалась тоже... Убежала, небось, как тогда бурлаки наступили... не поглянулось!..

       Пров Михайлыч слушал эту ругань, а потом неожиданно засмеялся. Старик посмотрел на него, плюнул и выбежал из избы.

       -- Ишь, как его разбирает, колдуна...-- смеялся Пров Михайлыч.

       Лукерья сердито посмотрела на пьянаго купца и опустила глаза.

       -- Ну, ты чего на меня-то сердишься, Луша?-- ласково заговорил Иров Михайлыч и потянулся своей волосатой рукой к девушке, но Лукерья еще дальше отодвинулась от него.

       К моему удивлению, лошади действительно пришли, сами, и через час после чая мы уже выехали из деревни. Сосипатр ехал на рыжей кобыле без седла рядом со мной и смешно болтал голыми ногами, когда лошадь пускалась трусцой. Мы проехали мимо разбитых барок, где теперь все было тихо. Народ только-что пообедал и отдыхал, кому где показалось лучше. Большинство искало спасенья от летняго зноя в тени кустов, некоторые заползли под барочный лом, из-под котораго выставлялись только одне ноги, а двое спали прямо на солнце, раскинувшись в самых отчаянных позах.

       -- Так это ваш кормилец?-- спросил я Сосипатра, когда мы проезжали мимо бойца.

       -- Прямой кормилец... А то как же по-твоему?.. Целая деревня около него кормится... По-твоему, камень, мол, и вся тут. Тоже камень камню розь, родимый мой. Тоже вот вода... Поглядеть, так оно самое простое дело, а ежели головой своей подумать хорошенько, так она, вода-то, точно-что вода, да не просто.

       -- А какая же вода?..

       -- Такая... Она вон как подыграла Прова-то Михайлыча. Вот тебе и вода. Тыщ пятьдесят рублей выдула из кармана-то единым духом. Вот она какая...

       Меня заинтересовал этот разговор. Старик был разговорчивый, и мы болтали всю дорогу. Лошади знали дорогу и не нуждались в поводьях.

       -- Теперь взять Прова Михайлыча,-- разсуждал Сосипатр,-- богатенный купец по Чусовой, денег у его -- страсть. А от кого жить пошел? От матушки Чусовой... Сначала по малости сплавлял разную кладь, больше по межени на полубарках, а потом, как в силу вошел, и развернулся. Вон сколько хлеба ноне скупил, да не привел Господь до конца, значит, довести: Зайчик не пустил... Стой!.. Будет баловаться. Ты играть, и я с тобой поиграю. Вот и вышла игрушка...

       -- Какая игрушка?

       -- Ну, а которая в избе с ним сидит... Лукерья эта самая. Из-за нея ведь все дело вышло. Раньше-то Пров Михайлыч степенный человек был, а как разбух от своих денег,-- дурь эта самая в нем и заходила. Жена своя есть, дочь на возрасте, а он себе вон Лукерью припрег... И курва только девчонка!.. Обошла мужика, окружила совсем... Плачет ведь он без ней, как ребенок без матери. Нечистое дело, одним словом.

       -- Откуда она, Лукерья-то?

       -- Да наша же, чусовская, с верхних пристаней откедова-то. Ну, путался с ней Пров-то Михайлыч, а тут весна, надо караван сплавлять. Ну, все наладил, казенку {Казенка -- барка с каютой.} выстроил, а в казенку-то вот эту самую Лукерью посадил. Как это по-твоему: ладно или неладно?.. Матушка-земля всякий грех в себе терпит, а вот вода-то не любит этого, пакости-то нашей не любит. Набрал Пров Михайлыч что ни есть лучших сплавщиков, поставил на свои барки бурлаков в полной мере, только плыви... А оно вышло не так. Тридцать лет по Чусовой-то плавал Пров Михайлыч, понадеялся, ну, а тут и казенку и другия барки под Зайчиком и убило.

       -- Да ведь не у него одного барки нынче разбило?