Городская цыпочка на деревенском выгуле

Аня растерянно взирала на телегу, дно которой было устлано сеном. Грустная лошаденка, запряженная в телегу, пощипывала сочную весеннюю травку.

– Мы на этом поедем? А машина где?

– Откудава у меня машина, раздери меня в дышло! – снова выругался Мироныч.

Пришлось Ане грузить себя в повозку.

– Н-но! Шалава колченогая, пошла! – натянул вожжи Мироныч, понукая лошадь.

Ане вдруг стало страшно: а что, если и ее в этих богом забытых Сморчках будут драть в дышло и величать шалавой?

Глава 4

До Сморчков добрались уже ночью, когда стояла такая темень, что разглядеть хоть что-то было невозможно. Как Мироныч разбирал дорогу, Аня не понимала.

На дребезжащей телеге ее растрясло так, что болели ребра. Мироныч же всю дорогу болтал без умолку.

– А все-таки правильная у тебя фамилия, Анюта. Непей-Пиво! Кто ж это пойло будет пить? – рассуждал Мироныч. – Я как-то попробовал. Эффекту с гулькин нос, а живот надулся, что барабан, и кажные пять минут до ветру хоцца. Не-е-е. Лучше уж первачка или самогоночки доброй. У нас Егоровна гонит – ух! Забористая! Вот это я понимаю, а то – пиво! Тьфу, раздери меня в дышло.

Когда под стрекотню Мироныча они наконец-то подъехали к какому-то дому, Аня чувствовала себя так, будто по ней проехался танк, а то и два.

Три окна большого двухэтажного строения были тускло освещены.

Аня с трудом слезла с телеги и окинула вырисовывавшийся в свете единственного уличного фонаря дом оценивающим взглядом. Нет, это, бесспорно, не ее особняк на Рублевке, но весьма приличный дом. Сложен из толстых бревен, и видно, что построен он по современным чертежам. «Не так уж все и плохо», – обрадовалась Аня.

Мироныч помог скинуть с телеги Анины чемоданы, а потом заискивающе посмотрел на нее.

– Мироныч, неужто и в Сморчках на чай принято давать, – хмыкнула Аня, догадавшись, чего ждет дед.

– Мне на чай не надо, а на первачок бы рублем разжиться. – Дед почесал лохматую бороду.

Аня уже хотела съязвить и сказать, что Миронычу пора бы не о первачке думать, а о белых тапках, но, вместо едких слов, вынула из кошелька пятьсот рублей и сунула в руку Миронычу. «Я к нему по-доброму, глядишь, и он мне тут поможет чем», – подумала Аня.

– Вот спасибо, – обрадовался дед. – Хорошая ты баба, Анюта, хоть с виду фифа-фифой. – А потом гаркнул: – Лев Лексеич! Лексеич!

Дверь дома открылась, и на пороге показался высокий хмурый мужчина.

– Вот, Лексеич, привез.

Мужчина, заприметив в руке Мироныча, деньги, сказал:

– Разжился, значит.

Мироныч, сжав купюру, спрятал руку за спину.

– Отдай! – потребовал мужчина.

«Ого! – ахнула Аня. – Этот зверюга сейчас на деда накинется из-за пятисот рублей. Денег у него, что ли, совсем не водится? А дом вроде большой».

– Мне дадено, не отдам, – возразил дед и запрятал денежку в… трусы, по крайней мере Ане показалось, что руку он сунул не в карман, а прямо в штаны.

– Смотри, Мироныч, узнаю, что ходил к Егоровне, уволю к чертям собачьим, – пригрозил бородатый изверг.

– Да Егоровна спит давно, не пойду я к ней, Лексеич, я ж обещал, – попятился Мироныч. – Ну, поехал я.

Он заскочил на телегу и дернул лошадку. Та, протестующе заржав, поплелась в темень.

Аня подняла глаза на возвышающегося на высоком крыльце мужчину, и ее взяла оторопь, слишком уж грозным был этот «Лексеич». «Он же обычный деревенский мужлан, – шептал внутренний голос. – Нашла перед кем тушеваться».

– Как звать? – спросил мужчина.

– Аня я.

– По-нашему, Нюра, – кивнул он.

– Я вам не Нюра! – пискнула Аня.

– Меня зовут Лев Алексеевич, – не обратив никакого внимания на протест Ани, сказал он. – Сегодня переночуешь здесь, а завтра утром отведу тебя в твой дом.

– А это не мой? – разочарованно протянула Аня.

– Это – мой.

Сказал он это таким тоном, что Аня поняла: с Ежоворукавицыным будут у нее проблемы, это тебе не Мироныч и пятьсот рублей, и не таксист дядя Вова.

– Заходи давай, и спать. Поздно уже, – сухо бросил мужчина и пошел в дом.

– Лев Алексеевич, – улыбнулась Аня своей самой милой улыбкой, когда он обернулся. – Помогите мне с чемоданами, пожалуйста.

– Мне твои чемоданы ни к чему. Тебе нужны – сама тягай.

– Тяжелые же…

– Тебя никто не заставлял в них центнер набивать, – хмыкнул он. – Оставь на крыльце, завтра все равно их отсюда тащить.

Ежоворукавицын ушел в дом, а Аня, чертыхнувшись и про себя обозвав его неотесанным бородатым козлом, втащила один чемодан на крыльцо, а на остальные плюнула. До утра не пропадут же они!

Войдя в дом, Аня направилась к распахнутой двери справа, где стоял хозяин.

– Вот, размещайся.

Аня заглянула в комнату. В ней была узкая кровать, да какой-то коврик одиноко лежал на полу. В углу притулился стул. Н-да, небогато.

– А где у вас ванная? – спросила она и под грозным взглядом Ежоворукавицына совсем сникла. – Я в туалет хочу.

– Вон та дверь, напротив, – повел он бородой куда-то в сторону.