Город живых

Немногие, убоявшись такого зазаборного спасения, пытались селиться в деревни. Кто пустые дома занимал, кто к людям на постой просился. Родственники-то в нашей деревне почти у каждого из пришлых были.

Рассказывали беженцы эти, правда, страшные истории о бродящих посреди деревни мертвых. Многих, о ком говорили, даже я знал. Страшно становилось от этих рассказов. Но не по-настоящему страшно, а как от фильма или от детских пугалок. Не верил я в эти россказни по-настоящему.

Третьим же лагерем была сама деревня. Много народу осталось жить в своих домах, не решившись бросить нажитое хозяйство и скотину. Среди них, естественно, и мы с матерью и Дашенькой остались. В фортификации в основном мужиков брали, пусть даже и семейных, одинокие женщины с детьми там не приветствовались. Кому лишний рот нужен? Да и такой, что и пользы не приносит. Дед Павло и бабушка Поля по той же причине в деревне остались. Мы их даже к себе взяли, а дом их сдали внаем беженцам за мешок картошки и пару куриц.

Так мы и прожили всю осень. Без происшествий, но в постоянной тревоге.

Зима

Первый же день зимы стал для нашей маленькой сборной семьи катастрофой. Ночью кто-то пробрался в наш двор и, сбив замок на сарае, полностью вынес все припасы и пяток кур, которые были нашим самым большим богатством. К тому времени воровство в деревне стало уже нормой. Но для нас этот случай был как гром среди ясного неба. Мы не могли поверить, что стали жертвами и лишились практически всего в одночасье. Я до сих пор помню, как в то утро взрослые стояли посреди двора, взирая на результаты ночного разора, и чуть не плакали от обиды и беспомощности. И Дашенька, моя умничка, стояла рядом с ними, и на лице ее были написаны такие же чувства, что у остальных. Теперь я понимаю, что это было первое событие в целой цепочке, приведшей меня к тому, чем я являюсь теперь.

А на следующий день во всей своей красе и беспощадности пришла зима. Ранняя да холодная. Лютый ветер выл за окном без передышки. Снега за пару дней намело по самые подоконники. О том, чтобы выйти на улицу дальше двора, не могло быть и речи. И даже во двор выходили лишь только для того, чтобы принести охапку дров. Было это ужасно, и особенно потому, что не успели мы с дедом Павло с заимки запасенные за лето припасы принести. Давно уже собирались, да деду все нездоровилось, а меня одного в тайгу мать пускать не хотела.

Прошла всего неделя, а недостаток продуктов уже почувствовался. Матушка моя таяла на глазах. Пустую похлебку, которую она варила неизвестно из чего, она старалась полностью отдавать нам с Дашенькой. Я по молодости своей и лопоухости сначала и не замечал этого, а когда заметил, поздно уже было. Неожиданно матушка слегла. Я с бабой Полей хлопотал вокруг нее днями и ночами, Дашенька, та вообще не отходила от матушкиной кровати. Гладила ее по голове как маленькую, словно это не она была дочерью, и при этом совсем не плакала. От ее печальных, все понимающих глаз мне становилось жутко.

В углу около печки хрипло кашлял дед Павло. Старик сильно переживал, что из-за его немочи мы все лишились еды, но поделать ничего не мог. Те жалкие крохи, которыми мы питались, не могли вернуть его организм в нормальное состояние. Силы оставляли деда с каждым днем. Дни для меня превратились в нескончаемый кошмар. Еда закончилась полностью. Мать и дед Павло перестали вставать с постелей полностью, а бабушка Полина и Дашенька стали похожи на привидения, настолько они исхудали. Не знаю, на кого в то время был похож я, но наверняка выглядел не лучше остальных. Видимо, настолько отвратительно, что Васька Соленый, поймавший со своими дружками, когда я обходил соседние дворы в бесплодной попытке выклянчить что-нибудь съестное, не стал меня трогать, а только брезгливо толкнул в снег и поспешил убраться прочь. Лицо его, поначалу озарившееся радостью от предвкушения веселой экзекуции, при этом выражало легкую оторопь. Еды мне так никто и не дал. А наутро наш дом посетила костлявая старуха смерть. Безносая унесла сразу две жизни. Дед Павло и матушка умерли почти одновременно.

Сил плакать не было ни у кого. Я с ужасом вспоминаю, как вышел в темноту холодного зимнего утра с лопатой и киркой на плечах и направился на деревенский погост копать могилы. А в сарае, в том самом, что не смог уберечь наши скудные припасы, на холодном земляном полу оставались лежать два обезглавленных моей рукой тела. Тела самых родных и любимых для меня людей. Руки мои дрожали от воспоминания того, что я только что сделал. И от взглядов двух других дорогих мне людей, смотрящих мне вслед. Дашенька и баба Поля знали, что пришлось мне сделать. И приняли это беспрекословно. Видимо, они тоже не хотели увидеть, как мама и дед превратятся в умрунов.