— Владыка, — отвечал Фукс, — я обошел укрепления. Есть только одно слабое место, но все равно потребуется сделать подкоп и подвести мину. Это куртина, где нет часовых, но имеется собака, громадная, как бык. К счастью, мы оказались разного пола…
— Ты спел серенаду под ее окном? — прервал г-н Гоэци, который был в прекрасном настроении.
— Да, владыка. Она вышла, пылая от нежности, и я придушил ее, и теперь я стою во дворе на страже.
— Хорошо, — снова сказал мистер Гоэци, погладив пса по голове. — Ваша очередь, капитан.
Мальчишка вытер с губ остатки варенья.
— Полковник, — сказал он, отдавая по-военному честь, — я играл с обручем и запутался в юбках трех красивых девиц, горничных старой графини. Они до отвала накормили меня сладостями и рассказали, что скоро у них появятся новые черные платья: из Вены пришло известие, что сын графини, единственный сын, свернул себе шею, как дурак, взбираясь на балкон прекрасной еврейки…
Быть может, я забыла упомянуть, что эти несчастные, как вы уже поняли, сохраняли лишь самые смутные воспоминания о своей прежней жизни.
— Это все? — спросил г-н Гоэци.
— Нет, полковник. Три горничных налили мне мараскина. Мне показалось, что я их откуда-то знаю, хотя сам дьявол не разберет, откуда. В гарнизоне шепчутся, что старушка очень любила своего простака-сына. Она больше не хочет оставаться в замке, полном горестных воспоминаний. Завтра она выезжает в Голландию, чтобы найти и забрать к себе одну молодую девушку, ее единственную наследницу. Еще горничные угостили меня розолио…
— И ты оставил с ними своего двойника?
— Да. Он был немного пьян. Они уложили его в углу с бутылкой анисетта.
— Хорошо, — в третий раз сказал мистер Гоэци. — Говори, Гарпагон.
Он обращался к попугаю, который встопорщил перья и принял внушительный вид.
— Что касается меня, владыка, — отозвался бывший Мозес, — то мой двойник находится сейчас со вдовствующей графиней, каковая положительно влюбилась в меня. Увидев, как я влетел в открытое окно, она перестала плакать и стенать. Она почти утешилась. Я мог бы в лучшем виде изложить все, что вы узнали от других, но я принес более весомый подарок. Возьмите!
С этими словами попугай вытащил из-под крыла связку ключей и почтительно вложил их в руки г-на Гоэци, добавив:
— Это ключи старушки. С ними вы легко доберетесь до ее спальни.
Г-н Гоэци дружелюбно потрепал Жако по хохолку и поднялся на ноги, сказав:
— Все в порядке. За работу!
И он, в сопровождении своей челяди, спустился по крутому склону горы. Была уже ночь, когда они достигли подножия крепостных стен. Чтобы преодолеть широкий, глубокий и наполненный водой ров, месье Гоэци использовал метод, описанный в предыдущей главе. Никто из стражников не поднял тревогу. Все они сидели в караульном помещении, опустошая бочонок с киршвассером и беседуя с двойником лысой дамы. Двойник пса Фукса молча бегал по двору. Все запертые двери были отперты с помощью связки ключей графини. Горничные в передней были очень заняты, распивая Кюрасао[23] с двойником мальчугана, и не услышали ни звука.
Бедная вдова, оглушенная болтовней двойника Жако, также ничего не услышала.
Фиоле, лысая женщина, задушила ее собственными руками. Кто мог бы подумать, что благородная графиня Грите на такое способна? Псу Фуксу, некогда бывшему заботливой нянькой Лоос, г-н Гоэци приказал съесть лицо вдовы, вокруг же съеденного лица прикрепил бороду.
Довольно необычен тот факт, что мальчишка испытал легкое недомогание, увидев такое недостойное обращение с останками своей матери.
Затем г-н Гоэци вышел, не забыв предварительно поджечь балдахин над кроватью, что должно было объяснить исчезновение трупа; едва ли мне необходимо добавлять, что он забрал с собой несчастную мадам Монтефальконе, превратившуюся в безликого трактирщика.
К тому времени, как г-н Гоэци покинул замок, Фиоле и ее и бочонок исчезли из караульного корпуса. Трое горничных, в свою очередь, тщетно искали буквально растворившегося в воздухе мальчишку.
Вся эта мрачная компания, к которой присоединился теперь г-н Хаас (так звали трактирщика), направилась к морю. Спустившись на равнину, г-н Гоэци повернулся и стал наслаждаться величественным зрелищем. Огонь перекинулся с балдахина на кровать, затем пламя охватило спальню, после главное здание. Это было великолепно. Причудливо освещенные ущелья открывали загадки своих таинственных глубин, на снежные пиках блистали пурпурные блики, а посреди восхитительных декораций замок пылал, как гигантский факел. Ничто не может сравниться по красоте с пожаром в горах, часто говорила мне наша Анна, но я, конечно, не могу о том судить.