Был он, в целом, образованным, любезным джентльменом, повидавшим свет. Кроме того, он прекрасно играл в вист, триктрак и шахматы. Его общество, казалось бы, должно было привнести в замок новую жизнерадостность, но случилось не так. Граф Тиберио, без всяких видимых причин, стал испытывать беспокойство. Нельзя сказать, что он отдалился от жены, но в их отношениях наступило охлаждение.
Добрая графиня Грите, со своей стороны, также немного утратила присущее ей спокойствие духа. Графиня волновалась, у нее бывали недомогания. День ото дня она бледнела, худела — и старела.
И ее чудесных волос на глазах становилось меньше.
Подобное несчастье, согласна, не редкость в возрасте доброй графини Грите, которой было уже далеко не двадцать лет; но, как правило, когда красивая дама начинает терять волосы, они остаются в гребне, и горничные по утрам выражают ей свое сочувствие по поводу редеющих кудрей. В нашем случае не было ничего похожего. Ни единый волосок не застревал в черепаховых зубчиках во время причесывания, и все-таки их становилось все меньше… Ах! все меньше!
И только посмотрите! как раз в этот момент волосам Летиции угодно было начать отрастать и делаться пышнее — словно желание графа Тиберио исполнилось и добрая графиня поделилась волосами с синьорой Палланти.
Это казалось невозможным, поскольку одна была блондинкой, а другая — брюнеткой; но количественно, по крайней мере, дело обстояло в точности так: то, что утрачивала графиня Грите, приобретала Летиция.
Мне стоит упомянуть, что с момента прибытия г-на Гоэци Летиция использовала настойку для ухода за волосами, которую рекомендовал ей этот ученый человек. Бедная графиня также пыталась прибегнуть к этому средству, но все было бесполезно: если на гувернантку настойка оказывала великолепное восстановительное действие, графиня Грите с ужасом наблюдала, как ее череп все больше обнажался. Я с трудом решаюсь произнести это слово, но оно должно быть сказано: графиня
Она начала с ужасом осознавать, что
Как это объяснить? Невозможно. Графиня Грите даже не пыталась искать объяснение. Она хорошо понимала, что с первых же фраз все сочтут ее сумасшедшей, настолько абсурдна была сама мысль об этом. Помимо того, кому можно довериться? Корнелия была в восторге от своей гувернантки, и бедняжка Грите заранее слышала взрыв ее детского смеха при столь экстравагантном заявлении.
И потом, как изложить подобную жалобу? какие у нее были доказательства?
Оставался граф Тиберио. Любимому человеку можно все рассказать. Меж любовниками нет глупых слов. Но продолжал ли Тиберио любить ее? Тиберио оставался молодым и красивым; она за несколько месяцев постарела на десять лет. Тиберио теперь смотрел на нее не иначе, как с жалостью. Он избегал ее. По мере того, как чудесные кудри Грите перемещались на голову Летиции, Тиберио все прочнее забывал дорогу в спальню графини.
Подозрение проникло в сердце графини, как острие кинжала. Я не могу сказать, какие именно картины рисовались ее бедной израненной душе под влиянием этой навязчивой идеи, но в Летиции она видела соперницу, которая вступила с ней в поединок и убивала ее, используя часть ее самой как оружие. Ведь, в конце концов, граф Тиберио обожал ее великолепные волосы, хотя и на чужой голове.
Однажды вечером графиня сидела одна у себя в комнате, прислушиваясь к далеким звукам арфы. Какая-то непреодолимая сила повлекла ее в гостиную. Она спустилась по лестнице и впервые за много дней подошла к приоткрытой двери семейной залы.
Сколько радостей испытала она меж этими дорогими стенами, помнившими историю ее счастья!
Но она не вошла. Корнелия играла на клавесине. За спиной девочки весело беседовали на диване Тиберио и Летиция. Пальцы Тиберио купались в волнах роскошных кудрей, падавших теперь на плечи Палланти.
Графиня Грите прижала обе руки в груди, где колотилось готовое разорваться сердце… Не произнеся ни слова, она побрела обратно в свою комнату, куда сумела добраться лишь с помощью старой няньки Лоос, встретившейся ей по пути.
Ощущая в сердце глубокую рану, она сказала:
— Нянюшка, когда я была маленькой, я поверяла тебе все свои печали; теперь я расскажу тебе о великом несчастье, что станет причиной моей смерти.
Она долго говорила слабым, плачущим голосом. Лоос слушала, сложив руки на коленях. Ее поразила не интрижка между графом Тиберио и Летицией — весь замок знал об этом, за исключением Корнелии, невинной и чистой, как ангел. Нет, ее поразило другое обстоятельство, о котором поведала несчастная графиня.
Каждую ночь, около двенадцати, ее бессонница на несколько минут проходила, и графиня внезапно впадала в тяжелую и крайне мучительную дремоту.
И каждую ночь повторялся один и тот же сон: она