В самом Петрограде меры тоже предпринимались жесткие. Сохранилось свидетельство бывшего слесаря большевика Ивана Михайловича Ляпина о том, как летом 1919 года, после организации районных революционных троек, была организована работа с социально чуждыми элементами: «Я припоминаю, что наши арестованные делились на несколько групп. Одни направлялись на баржу и другие подобные места, другие отправлялись в Петропавловскую крепость, в ликвидационный Трубецкой бастион, где были заполнены все камеры теми, кто должен быть расстрелян. Еще группы, которые сажались в Предвариловку как заложники, и некоторые, через несколько дней по выяснению их лояльности, отпускались домой. Это были единицы.
Как сейчас живо помню, когда мы, группа активистов-руководителей партийной и советской организации, поехали на автомобиле в Петропавловскую крепость, захватив с собой несколько арестованных, в числе их одного Петербургского полицмейстера, с тем чтобы там самим непосредственно произвести расстрел. Но, приехав в Петропавловскую крепость, Трубецкой бастион, у охраны выяснилось, что могилы для предполагаемых к расстрелу не подготовлены, и еще какие-то мелкие формальности нам помешали произвести в тот момент самим расстрел».
В тот раз помешали, но в другие разы — нет.
Из того же времени запись Зинаиды Гиппиус в ее знаменитой «Черной книжке», август 1919 года: «Арестованная (по доносу домового комитета, из-за созвучия фамилий) и через 3 недели выпущенная Ел. (близкий нам человек) рассказывает, между прочим.
Расстреливают офицеров, сидящих с женами вместе, человек 10–11 в день. Выводят на двор, комендант, с папироской в зубах, считает — уводят.
При Ел. этот комендант (коменданты все из последних низов), проходя мимо тут же стоящих, помертвевших жен, шутил: «Но г. вы теперь молодая вдовушка! Да не жалейте, ваш муж мерзавец был! В красной армии служить не хотел».
Недавно расстреляли профессора Б. Никольского. Имущество его и великолепную библиотеку конфисковали. Жена его сошла с ума. Остались — дочь 18 лет и сын 17-ти. На днях сына потребовали во «Всевобуч» (всеобщее военное обучение).
Он явился. Там ему сразу комиссар с хохотком объявил (шутники эти комиссары!): «А вы знаете, где тело вашего папашки? Мы его зверькам скормили!»
Зверей Зоологического Сада, еще не подохших, кормят свежими трупами расстрелянных, благо Петропавловская крепость близко, — это всем известно. Но родственникам, кажется, не объявляли раньше.
Объявление так подействовало на мальчика, что он четвертый день лежит в бреду. (Имя комиссара я знаю)».
Полная яда запись, самые страшные слухи и сплетни антибольшевистской интеллигенции в концентрированном виде. Далеко не всем этим слухам, разумеется, стоит верить. Хотя известный монархист профессор Борис Владимирович Никольский и вправду был расстрелян летом 1919 года по постановлению губернской ЧК, как «убежденный организатор Союза Русского Народа, проникший в военную организацию с целью шпионажа». А вот насчет скармливания трупов зверям или переработки их для нужд науки — это, бесспорно, лишь мрачные фантазии. Черный юмор, если так можно сказать в данном случае.
Где расстреливали? Про Заячий остров мы уже знаем, но и опять превратился в лобное место Лисий Нос. Как пишет очевидец, оказавшийся на исходе 1919 года в Доме предварительного заключения на Шпалерной, вплоть до прекращения навигации казни проходили «на так называемом Лисьем Носу, куда отвозил осужденных особый пароход. Как-то раз на нем испортилась машина; его несчастных пассажиров отвели снова в тюрьму и увезли только на следующий день. По прибытии на место всех прибывших заставляли рыть себе ямы, раздевали догола, расстреливали и тут же засыпали землей, иногда еще полуживыми».
О том же — свидетельство диссидента советских времен Валерия Ронкина, чей дядя Моисей служил в петроградской ЧК: «Однажды отец обратил внимание на сапоги своего старшего брата — они были сильно перемазаны глиной. На вопрос: «Откуда глина?» — Моисей ответил: «Лисий Нос». Там по ночам проводились расстрелы. Подписавший приговор должен был присутствовать при его исполнении. После таких ночей дядя напивался».
Моисей Лазаревич Ронкин стал под конец жизни председателем Мурманского народного суда, в 1937 году осужден на 10 лет лагерей и завершил свою жизнь на Колыме.
Разные люди находили тогда конец в Лисьем Носу — не только враги советской власти, но и обыкновенные преступники, а также те, кто еще накануне советскую власть олицетворял. В октябре 1919 года, например, арестовали видного деятеля петроградской ЧК Семена Леонидовича Геллера: его уличили в хищении изымавшихся у буржуазии ценностей, связях со спекулянтами, прочих многочисленных прегрешениях. 10 января
1920 года Геллер и три его сообщника, включая еще одного сотрудника ЧК Бориса Борисовича Гольдингера, были приговорены к расстрелу.
Скорее всего, приведение приговора в исполнение не задержалось.