Город у эшафота.За что и как казнили в Петербурге

Отдельной страницей истории екатерининского правления стал, конечно, пугачевский бунт — с множеством смертей и расправ, в том числе с казнью самого Емельяна Пугачева, произошедшей в Москве в январе 1775 года. Но уже 6 апреля того же года высочайше утвержденным Сенатским указом было заявлено: «Как все произошедшее по бывшему внутреннему бунту, возмущению и неустройству, Ее Императорское Величество, из Матернего милосердия Своего и природного великодушия предает ныне вечному забвению и глубокому молчанию, то, где остались смертью казненные тела еще не погребенные, оные предать земле, а в то же время и особо устроенные для бывших смертных казней лобные места и орудия истребить; а впредь всем Присутственным местам по преступления смертную казнь заслуживающим, о коих в указе 1754 года изображено, поступать по точной силе того 1754 года указа».

Но что же с той самой единственной смертной казнью времен Екатерины II? Состоялась она 15 сентября 1764 года на Сытном рынке (он же Обжорный в обиходе той поры) при огромном стечении публики, давно уже не видевшей казней. Смерти был предан подпоручик Смоленского пехотного полка Василий Яковлевич Мирович. Единственная тогда в столице газета «Санкт-Петербургские ведомости» информировала читателей весьма сдержанно: «Третьего дня, то есть 15-го сего месяца, пред полуднем, над бывшим подпоручиком Мировичем, о котором бунтовщицком и изменническом предприятии в Шлюссельбургской крепости в народ уже объявлено, состоявшимся прошедшего августа

17-го дня Е. и. в. манифестом, на Петербургском острову, на Обжорном рынке, по заключенной от бывшего в Правительствующем Сенате генерального собрания сентенции, совершилась экзекуция, а именно отсечена ему, при многочисленном собрании народа, голова, а тело его ввечеру сожжено купно с эшафотом».

Загадочная то была история. Бунтовщик Мирович, состоя в карауле Шлиссельбургской крепости, пытался было освободить заключенного в ней императора Иоанна Антоновича. В ходе этой попытки царственный узник погиб. Не все верили, что подпоручик и впрямь действовал в одиночку, многие полагали, что за его действиями стояла императрица, желавшая устранить претендента на трон. Как бы то ни было, Верховный суд в составе сорока восьми высших сановников империи, включавший не только придворных, но и лиц духовных, приговорил Мировича к смерти — как человека, который «учинил себя клятвопреступником, возмутителем, бунтовщиком, изменником и государственным злодеем».

Достоверных свидетельств о том, как проходила казнь, сохранилось немного. Краткая заметка в газете, столь же краткие строки в записках Гаврилы Романовича Державина: «В один из сих годов, но помнится, только что осенью, случилась поносная смертная казнь на Петербургской стороне известному Мировичу. Ему отрублена на эшафоте голова. Народ, стоявший на высотах домов и на мосту, необыкший видеть смертной казни и ждавший почему-то милосердия государыни, когда увидел голову в руках палача, единогласно ахнул и так содрогся, что от сильного движения мост поколебался и перила обвалились».

Есть еще лаконичная запись в дневнике Семена Андреевича Порошина, воспитателя наследника Павла Петровича, помеченная октябрем того же 1764 года: «Гр. Александр Сергеич Строганов рассказывал, с какою твердостью и с каким благоговением злодей сей приступал к смерти. Его Превосходительство Никита Иванович (Панин) изволил сказывать о смешных и нелепых обещаниях, которые он, Мирович, делал святым угодникам, если намерение его кончится удачно».

Наконец, еще одно описание, достоверность которого под большим вопросом, но которое весьма часто используется в современной литературе, посвященной екатерининским временам. Украинский писатель Григорий Федорович Квитка-Основьяненко в пушкинские годы составил «План романа из жизни Мировича и записку о нем», где со слов неназванных современников рассказывал: «Войска, наряженные быть при исполнении казни, имели ружья, заряженные при полном числе патронов. Прочие полки были собраны по полковым дворам и находились там чрез целый день; и им розданы были патроны. В последующую ночь усилены были везде караулы и строжайше наблюдаемы были улицы города. Но везде было покойно, как равно и в следующие дни.