Мы карабкались по широкому склону холма, который стоял между кораблём и городом. Он был очень пологим, но на этот раз мы были на борту корабля в течение трёх недель — достаточно долго, чтобы растерять свою ловкость. На корабельном пайке не растолстеешь, но достаточно легко мышцы могут облениться. Я ощутил последствия пешей прогулки и ногами, и лёгкими. Так же, как и Натан. Вершина холма казалось непрерывно отдалялась по мере того, как мы подходили к ней.
— Где прославленные колониальные водоросли? — Спросил Натан, жестом руки показывая, что ни одной из них не видно по-близости.
— В море, в основном, — сказал я ему. — Те, которые выбрались на сушу достаточно далеко ушли от более примитивных форм и больше не могут быть причислены к водорослям. Даже те, что в море, называются водорослями только потому, что колониальная форма организации присуща водорослям на Земле.
Колониальные водоросли, на Земле, являются своего рода эволюционным возвратом в воду. Тупиковый конец. Зачем множеству независимо жизнеспособных клеток жить в сообществе с едва отошедшими от начала функционального разделения труда организмами, если можно иметь много-клеточный организм, в котором может быть достигнута полная специализация функций? Колониальные формы, сохранившиеся здесь на Аркадии, достигли определённой степени многогранности — особенно важной среди паразитических форм — но всё же недостаточной, чтобы их можно было поставить в пример с точки зрения сложности или эффективности. Они являются всего лишь причудой природы, которую естественный отбор почему-то пощадил. Не то, чтобы Аркадия являлась молодым миром, по сравнению с Землёй — на самом деле она несколько старше — но, как буквально во всех колонизированных мирах, темпы эволюции отличались от земных из-за отсутствия заметных приливов. В действительности, это Земля являлась причудой, будучи частью двойной системы.
— В действительности, — сказал я Натану, — можно видеть несколько колониальных протоводорослей. Они просто не слишком заметны. Это пучёчки, которые выглядят маленькими иголочками на траве там и сям.
Я обратил его внимание на сомнительные растения — они были не больше ногтя, хотя каждое состояло из миллионов особей.
— Вижу, — сказал он безо всякого энтузиазма.
— А штуки, похожие на коричневую паутину вокруг венчиков цветов, вон там? — Сказал я, на этот раз указывая на более близкую кучку жёлтых цветов.
— Я думал, что это и
— О, — произнёс я. — Эта как раз
— Как исключительно экономично, — сказал Натан. — Я всегда думал, что пауки могли бы оказаться излишеством, если бы только природа ещё немного постаралась.
С Натаном подобного рода вещи всегда сводились к шутке.
— Если бы всё на Аркадии исчезло, за исключением колоний протоводорослей, — вещал я, — ты видел бы всё в призрачном ореоле. На Земле то же, предположительно, было бы верным в отношении нематодных червей, хотя никто в действительности не пытался ставить такой эксперимент. Здесь паразитирующие протоводоросли играют значительно большую роль благодаря преимуществам колониальной организации. Как ты думаешь, не скрывается ли за этим какая-то мораль?
— Возможно, — ответил он. — Если нам когда-нибудь прийдётся сражаться с нематодными червями за владение галактикой.
— Колонии протоводорослей обладают огромной приспособляемостью. Они не слишком продвинулись в плане специализации. Они всего лишь обрушиваются и заражают практически всё что угодно. Они не слишком беспокоятся по поводу получения рапортов от поисковых отрядов, международных финансов или политических приоритетов.
— Я тебе верю, — сказал он.
Между тем, мы наконец поднялись на вершину холма и глянули на человеческий мир Аркадии.
Следуя очертаниям склонов холмов, аккуратно раскинулись поля. На них было очень мало ограждений, но несколько изгородей было поставлено в качестве защиты от ветра. Большая часть обработанных участков зеленела молодыми всходами, которым было ещё далеко до зрелости. На повёрнутом к югу склоне одного из холмов виднелись ряды крон фруктовых деревьев. Было видно очень мало животных — никаких пасущихся стад, только случайная пара созданий, которые издали выглядели помесью яка с северным оленем. Трудно было причислить их к какому-то конкретному виду, но поскольку они несомненно использовались как для езды, так и для пахоты, логично было назвать их быками. Во всяком случае это название подходило им значительно лучше, чем название «лошади».
В полях были видны также и люди — некоторые участки были засажены, а другие боронились перед посевом. Все люди находились достаточно далеко, и большинство из них были одеты в простые туники белого или жёлтого цвета.