Город опаленных крыльев

– Ваше Вы… Высочество? – спросил он надтреснутым голосом, и по его сложенным на спине голубым переливающимся крыльям пробежала дрожь.

Луан вступил в комнату за его спиной.

– Где мои вещи?

Слуга испуганно обернулся и уставился на него широко распахнутыми глазами, горевшими неприкрытой паникой.

Подняв бутылку, Луан угрожающе шагнул к нему.

– Я задал вопрос.

В его теперешнем состоянии он, несомненно, проиграл бы драку, но по виду камердинера было непохоже, чтобы он хотел схватиться с Луаном. Он бы скорее предпочел, чтобы в полу разверзлась дыра, которая бы поглотила его и защитила от бескрылого. Луан знал все страшилки, которые рассказывали о ему подобных. Знал истории про бескрылых, которые якобы усилием мысли способны вызвать выпадение перьев у крылатых, знал, что их почитают вестниками несчастья, божьей карой, ниспосланной в Элидор для того, чтобы погубить каждого встречного.

Луан раздувал эти россказни, словно пытался возвести из них вокруг себя стену, своего рода щит. Молва о нем бежала впереди него, вселяя страх и ужас.

– Я… я полагаю, они пришли в негодность. Остались только обгоревшие тряпки, – заикаясь, проговорил слуга и отступил на шаг назад.

Если и обгорели, то только на спине, в этом Луан был абсолютно уверен. Принцесса вовремя столкнула его в фонтан, пламя не успело распространиться.

– И куда же их дели?

Пульсирующая головная боль усилилась.

– Вероятно, выбросили на помойку.

Камердинер переступил с ноги на ногу, явно недоумевая, почему король поднимает такой шум из-за пары старых тряпок.

Луан заставил свое лицо принять нормальное выражение и подавил порыв швырнуть бутылку в стену или в слугу, просто медленно опустил руку, в которой держал импровизированное оружие. Мысль отправить камердинера на поиски пальто была заманчивой, только ведь он обязательно расскажет обо всем принцессе или совету, а Луан не хотел рисковать. По крайней мере до тех пор, пока оставались другие варианты. Но если он промедлит, то мусор, чего доброго, сожгут, и ключ, в худшем случае, расплавится.

– Сгиньте, – в конечном счете сказал он и бросил на слугу сердитый взгляд.

Камердинер, стараясь, насколько позволяло пространство, не приближаться к Луану, просеменил мимо него, прижимая к груди полотенца, словно щит. Он покинул комнату спиной вперед, будто боялся, что Луан может броситься на него с оскаленными зубами, и прошмыгнул за дверь, у которой стояли двое стражников. Их явно поставили туда не для его защиты, а наоборот – в качестве тюремщиков.

На нетвердых ногах Луан подошел к кровати, сорвал с матраса простынь и начал, стараясь производить как можно меньше шума, разрывать ее на полосы.

Пока над городом царила темнота, оставалась возможность сбежать под покровом теней.

Луан быстро обмотал полоску ткани вокруг головы, чтобы свечение руны его не выдало, и подошел к окну. В тусклом свете луны он обнаружил и здесь еще несколько стражников, патрулирующих территорию у его палат. Которые явно не ожидают, что он, в его состоянии, да еще и без крыльев, отважится вылезти из окна.

Он приоткрыл узкую щелку в окне, и прохладный ночной воздух приветственно коснулся его лица. Луан глубоко вздохнул, собираясь с силами. Затея была рискованной, безумной и грозила принести ему немало боли, но ради того, чтобы найти, наконец, ответ, он был готов заплатить любую цену.

Стражники повернулись кругом и, пролетая мимо, тихо перебросились парой слов, но Луан не смог их расслышать. Он дождался, пока они повернутся к нему спиной, и выскользнул в ночь.

Мэй

Лишь когда небо прояснилось и солнечные лучи, проникая сквозь высокие окна, заполнили комнату ослепительным светом, Мэй вышла из оцепенения.

Она крепко зажмурилась и хриплым голосом позвала Нару, чтобы та пришла и задвинула занавески. Но камеристка не появилась.

Вместо этого с тихим скрипом отворилась входная дверь. Прошуршали перья, и голые ноги Мэй обдало порывом холодного воздуха. Ее тело покрылось гусиной кожей, и она стала на ощупь искать одеяло. Только она ухватилась за край, как его резко отдернули прочь.

– Вставай немедленно, – сказала ее мать с привычным нетерпением в голосе.

Мэй заворчала, зарываясь лицом в мягкие подушки. Она чувствовала себя разбитой, словно на полной скорости рухнула со шпиля башни и переломала себе все кости.

Мать зашелестела одеялом и, похоже, положила его где-то в изножье постели – вроде близко, но не дотянуться, как и до оставленной открытой двери, откуда в комнату все еще тянуло холодом. Мэй задрожала, все тепло покинуло ее члены, но подняться она все равно не могла. Она хотела остаться в одиночестве, буравить взглядом дырки в потолке и ни о чем не думать.

– Я знаю, как это тяжело, – добавила мать чуточку мягче и закрыла дверь, прекращая тем самым поток холода, чтобы Мэй не превратилась в сосульку.

С тихим вздохом она подошла ближе и села подле дочери на край постели.

С тех пор, как Мэй поселилась во дворце, встречались они редко, и даже сейчас Мэй надеялась, что мать быстро уйдет и оставит ее в покое. Но, к сожалению, она не сделала дочери такого одолжения. Вместо этого снова прервала молчание: