Но смеялся он мало. Собственно, давно уже не смеялся. Последний раз он вдоволь насмеялся в 1979 году, с Фиделем, в Гаване, во время экспериментов на открытом мозгу, в которых подопытными кроликами выступали политические заключенные с необычно высоким коэффициентом умственного развития.
Выходя из кабины лифта на втором этаже, Виктор рассчитывал посмеяться с Уэрнером над ошибкой Аннунсиаты. Чувство юмора у Уэрнера отсутствовало напрочь, но он мог сделать вид, что смеется.
Однако, выйдя из ниши у лифтов в главный коридор, Виктор увидел с десяток своих людей, которые столпились перед дверью в комнату Рэндола Шестого. Почувствовал исходившую от них тревогу.
Они расступились, давая ему пройти. Уэрнер лежал в комнате на полу, лицом вверх. Массивный, мускулистый начальник службы безопасности разорвал на груди рубашку. Извиваясь, корча страшные рожи, он обхватил себя руками, словно не давал торсу разорваться.
— Что с тобой не так? — спросил Виктор, опустившись на колени рядом с Уэрнером.
— Взрываюсь. Я вз… вз… взрываюсь.
— Это абсурд. Ты не взрываешься.
— Какая-то моя часть хочет стать чем-то еще.
— Ты мелешь чушь.
— Что со мной происходит? — спросил Уэрнер, стуча от страха зубами.
— Убери руки, дай мне взглянуть.
— Кто я, почему я, как такое может случиться? Отец, скажи мне.
— Я не твой отец, — резко ответил Виктор. —
Когда Уэрнер убрал руки, открыв тело от шеи до пупка, Виктор увидел, что его кожа пульсирует и натягивается, словно ключицы стали такими же мягкими, как жир, словно под кожу проникли змеи, которые непрерывно извиваются, стараясь изыскать возможность выбраться наружу.
В удивлении Виктор положил руку на живот Уэрнера, чтобы попытаться определить природу этого внутреннего хаоса.
И тут же выяснил, что визуальные впечатления обманчивы. Никакие змеи под кожей Уэрнера не шевелились.
Изменялась сама плоть, она стала аморфной, превратилась в желатиновую массу, трансформировалась, чтобы стать чем-то еще… отличным от Уэрнера.
Дыхание Уэрнера стало тяжелым. Из горла вырывались хрипы. Будто там застрял посторонний предмет.
В белках глаз полопались сосуды, и теперь он смотрел на своего создателя красными глазами.
Начали деформироваться мышцы рук, то же самое происходило с лицом, толстая шея, вибрируя, раздулась.
Виктор понял, что изменения идут на клеточном уровне, мутировали не сами органы, а мельчайшие частички, из которых они состояли, клетки.
Под ладонью Виктора, которая лежала на животе Уэрнера, плоть обрела форму руки, которая сжала руку Виктора, не угрожающе, почти любя, однако Виктор пришел в ужас, вырвал руку, отпрянул.
— Каталку! — закричал он, вскочив. — Быстрее! Привезите каталку! Мы должны отправить этого человека в изолятор!
Глава 38
Выдвигая пять стальных штырей-засовов на второй двери, Эрика спросила себя, а побывала ли в этом секретном коридоре хоть одна из предыдущих четырех Эрик. Ей хотелось думать, что все они если и нашли потайную дверь, то не в первый день пребывания в особняке.
И даже наткнувшись на спрятанный выключатель случайно, она уже начала относить совершенное открытие к свойственному ей любопытству, о котором и говорил процитированный ею Сэмюэль Джонсон. Ей хотелось думать, что в этом аспекте она превосходила своих предшественниц.
Эрика даже раскраснелась от гордости. Она же так стремилась стать хорошей женой и в отличие от прежних Эрик ничем не вызывать неудовольствия Виктора.
Если бы какая-нибудь другая Эрика нашла начинающийся за дверью коридор, ей могло не хватить смелости, чтобы войти в него. А если бы и вошла, то не стала бы открывать первую из стальных дверей, не говоря уже о второй.
Эрика Пятая ощущала себя искательницей приключений, такой, как Нэнси Дрю или скорее Нора Чарлз, жена Ника Чарлза, детектива из романа Дэшилла Хэмметта «Худой человек», еще одной книги, о которой она могла рассуждать с умным видом, без риска для жизни, каким грозило чтение этого произведения.
Теперь у Эрики не оставалось ни малейших сомнений: за второй дверью находится что-то очень важное для Виктора, такое важное, что по этой находке она сможет уяснить для себя, какой же он на самом деле, какова его сущность. И за следующие час-другой она могла узнать о своем выдающемся и загадочном муже больше, чем за год жизни с ним.
Она надеялась найти дневник с самыми главными секретами его сердца, надеждами, размышлениями о любви и жизни. С другой стороны, казалось странным, что он предпринял такие меры предосторожности (две стальные двери, тоннель между ними, в котором постороннего тут же поджарило бы электрическим током) для того, чтобы никто, кроме него самого, не увидел написанного им дневника.
Тем не менее она просто мечтала о том, что найдет рукописный отчет о его жизни и наконец-то сможет узнать о нем все, чтобы потом, вооружившись этими знаниями, служить ему лучше всех предыдущих Эрик, вместе взятых. Она даже удивилась (но удивление было приятное) собственной романтичности.