Город лестниц

– Но… но это… это нечестно! – сердито заявляет Ярославцев. – Выходит, вам можно рассуждать о наших сигилах, а нам нет? Это наши сигилы, знаки наших богов, между прочим! Наши, а не ваши! Почему мы должны молчать?!

– Штаб-квартира губернатора полиса, – и Джиндаш широким жестом обводит зал, – с точки зрения закона является территорией Сайпура. Она не подпадает под действие Светских Установлений, применяемых только на Континенте.

– Но это… это возмутительно! Нет, это даже не возмутительно… это… это ересь! Самая натуральная ересь!

И Ярославцев вскакивает.

В зале суда повисает мертвая тишина. Все изумленно таращатся на Ярославцева.

«Отлично, – думает Мулагеш. – Только публичных выступлений против властей нам и не хватало».

– Вы не имеете права так поступать с нами, – упорно продолжает Ярославцев. – Вы уничтожаете все, связанное с Божественным! Произведения искусства, книги – вы людей арестовываете за простое упоминание имени!..

– Мы здесь собрались не для того, – строго прерывает его Джиндаш, – чтобы обсуждать законы или историю.

– Нет уж позвольте! Мы будем обсуждать здесь историю, потому что ваши Светские Установления отказывают нам в праве знать ее! Я… да я раньше никогда не видел знак, что вы сейчас показывали, знак… знак…

– Знак вашего Божества, – безжалостно заканчивает Джиндаш. – По имени Аханас.

Мулагеш видит в зале двух Отцов Города – так в Мирграде называют членов городского совета. Почтенные мужи смотрят на Джиндаша, в их взглядах читается холодная ненависть.

– Да! – восклицает Ярославцев. – А почему я не видел этого знака? Потому что его запретили! А ведь она была нашей богиней! Нашей!

Присутствующие оборачиваются на охранников у дверей зала – видно, думают, что те сейчас кинутся на Ярославцева и изрубят в куски.

– Вы что, хотите эти доводы привести в качестве опровержения? – усмехается Труни.

– А вы… вы позволили этому человеку… – и Ярославцев упирает обвиняющий перст в пустое кресло доктора Ефрема Панъюя, – …приехать в нашу страну и прочитать все наши легенды, все наши сказания… изучить нашу историю – которой мы сами не знаем! Не знаем, потому что вы нам запретили!

Мулагеш морщится: ну естественно. Этого следовало ожидать.

Нет, понятно, что на часах мировой истории возраст Сайпура как сверхдержавы исчисляется в минутах. А до Великой Войны в течение многих веков Сайпур был колонией Континента. Точнее, Божеств Континента, которые его завоевали и удерживали под своей властью. И в Мирграде этого не забыли – иначе с чего бы Отцы Города ворчат: мол, что за времена настали, господа прислуживают слугам. Понятно, что не на публике ворчат, но все равно…

И, надо сказать, Министерство иностранных дел проявило вопиющую некомпетентность и удивительную халатность, когда проигнорировало все сообщения о напряженной обстановке и позволило достопочтенному доктору Панъюю прибыть сюда, в Мирград, с целью изучения древней истории Континента – той самой истории, которую континентцы по закону лишены права изучать. А ведь Мулагеш писала в Министерство: прибытие профессора вызовет протесты общественности. И все случилось как она и предсказывала: пребывание доктора Панъюя в Мирграде менее всего походило на визит, предпринятый во имя миролюбия и взаимопонимания; пришлось разбираться с протестами, угрозами и даже одним нападением – если можно было таковым назвать случай, когда кто-то бросил в доктора Панъюя камень, но случайно попал в полицейского, прямо по подбородку.

– Этот человек, – упорно продолжает Ярославцев, тыча перстом указующим в пустое кресло, – самим своим присутствием оскорбляет Мирград и весь Континент! Этот человек – живое подтверждение тому, что Сайпур презирает нас и не считает нужным считаться с нами!

– Так-так, – хмурится Труни. – Это уж слишком, вы не находите?

– Почему он читает то, что нам читать непозволительно?! – злится Ярославцев. – Он читает книги, написанные нашими предками! Дедами и прадедами!

– Он читает эти книги, потому что у него есть разрешение, – строго отвечает Джиндаш. – Разрешение Министерства иностранных дел. Профессор находится здесь с дипломатическим визитом в качестве посланника, если хотите. И какое все это имеет отношение к судебному…

– Думаете, выиграли войну и можете делать все, что хотите?! Так нет же! – выкрикивает Ярославцев. – Мы проиграли, да, но вы не смеете лишать нас нашего наследия! Руки прочь от наших культурных ценностей!

– Задай им жару, Василий! – выкрикивает кто-то из задних рядов.

Мулагеш хватается за свой молоток и колотит по столу. В зале мгновенно воцаряется тишина.

– Господин Ярославцев, могу ли я считать, что вы закончили приводить опровержения доводов обвинения? – устало спрашивает она.

– Я… я считаю этот суд незаконным! – хрипло выкрикивает тот.

– Принято к сведению. Главный дипломат Труни, каков будет ваш вердикт?

– О-о-о, виновен, – усмехается Труни. – Очень и очень виновен, просто до невозможности виновен.

Все взгляды в зале устремляются на Мулагеш. Ярославцев горько качает головой, губы беззвучно шепчут: нет, нет, нет…

Перекурить бы.