Город-крепость

Я перестаю подпрыгивать и задерживаю дыхание, когда Цэнг подходит ближе. Курение – один из немногих пороков, которые так и не смогли меня захватить. Возможно, потому что отец, заловив меня курением в саду камней, заставил разом осилить целую пачку. Когда она закончилась, цветом лица я мог соперничать с травой и ощущал себя самым жалким восьмилеткой во всём Сенг Нгои.

Интересно, какой бы была моя жизнь, если б получилось ко всему использовать такой подход?

– Что есть для меня? – спрашивает связной, даже не останавливаясь.

– С Лонгвеем ничего не меняется. Он по-прежнему держит меня в главном зале, пока мальчишка выполняет сделки… – Я замолкаю на полуслове, задумываясь, можно ли ещё назвать это правдой. Цзин ушёл, на прощание оставив в комнате столько кошачьей шерсти, что мне грозил аллергический ад. Нет, я не удивлён. Таких сообразительных пацанов, как он, редко встретишь на этих улицах. Должно быть, он разгадал мой план и сбежал.

Жаль, он не додумался умыкнуть у меня аптечку. Рану на руке не помешало бы ещё раз обработать.

– Что насчёт шлюхи?

Шлюха… Цэнг имеет в виду девушку в окне. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы это осознать. Чтобы сопоставить это резкое, жестокое слово с девушкой, о которой не прекращаю думать последние несколько дней. Вспоминаю, как изменилось выражение её лица, когда я положил ракушку на откос. Радость и тоска. Стопроцентный концентрат.

Она смотрела на наутилус, словно это солнечный луч в беспросветной тьме. Прекраснейшая, безупречнейшая вещь во всей вселенной.

Также она смотрела на меня. Словно я человек, которого стоит увидеть. Грёбаный герой! И от взгляда её мне хотелось выпрямиться, действительно выглядеть героем.

Тем хуже, что она ошибается. Хуже для нас обоих.

– Я проверяю её. – Выплёвываю правду, как горькую таблетку: героев здесь нет. – Она пытается добыть их имена.

– До сих пор? – рычит Цэнг.

– Я дал ей четыре дня.

– Четыре дня! – Связной резко втягивает воздух через зубы. Сигарета вспыхивает, яростно освещая его лицо. – Убийственная щедрость.

– Ей нужны они.

Четыре линии. Немалый срок для меня, но то, что я собираюсь попросить, стоит гораздо большего.

– Тебе лучше пошевеливаться. Избавься от мальчишки. Он больше не нужен, твой выпотрошенный после неудачного нарко-забега труп – последнее, что мне сейчас необходимо. Сосредоточься на шлюхе.

Избавься от мальчишки. Сосредоточься на шлюхе. Вверх и вниз. Вверх и вниз. Может, если я буду прыгать достаточно быстро, то смогу вытрясти из головы его слова. Я ускоряюсь. Вверх-вниз. Вверх-вниз.

– Ты вообще меня слушаешь? – Сигарета Цэнга истлела до самого фильтра, а значит, он стал раздражительнее, чем обычно. В глазах связного отражается последняя затяжка, пока он наблюдает, как я прыгаю. Вверх-вниз.

– Мне они оба нужны. – И план А, и план Б. – Пацан – мой единственный способ попасть в бордель. Он понадобится мне, когда девчонка всё разузнает.

– Почему шлюха не может сделать всё сама?

Подошвы мои касаются земли. Больше не отрываются. Я прямо смотрю на Цэнга. На оранжевый огонёк, задыхающийся в клубах дыма. Почти мёртвый.

– Хватит говорить это слово, – требую я.

На губы Цэнга наплывает ухмылка. Он разражается смехом.

– Кажется, кое-кто втрескался по уши? Да уж, союз, заключённый на небесах: проститутка и…

– Мы всё обсудили? – Прерываю я связного. Сигарета его мерцает и гаснет.

– В следующий раз дай мне результаты. – Цэнг выдёргивает изо рта мёртвый, дымящийся фильтр и отшвыривает в грязную лужу, где он, шипя, вещает свою жалкую эпитафию. – Сконцентрируйся, Сан Дэй Шин. Время выходит.

МЭЙ ЙИ

Инь Ю слишком крепко сжимает пальцы, показывая мне лакированный сервировочный шкаф. Костяшки так белы и натянуты, что мне становится страшно: вдруг графин лопнет от её прикосновения.

Подавать вино и поджигать трубки – задача простая, но Инь Ю относится к ней так, словно это священнейшая обязанность. Она вручает мне блестящее красное рабочее платье, бесконечно сыпля инструкциями:

Подходи по первому зову.

Следи за бокалами; не забывай наполнять.

Наливая, каждый раз кланяйся.

Не смотри им в глаза.

Список всё пополняется и пополняется, голос её ни мягок, ни резок – напряженный, как туго натянутая верёвка. Нельзя осуждать Инь Ю за это расстройство. С самого первого дня, с тех пор, как нас, несчастных и дрожащих, вырвали из фургона Жнецов, подавать вино было только её обязанностью. Первый шаг, чтобы самой когда-нибудь стать Мамой-сан. А тут я – являюсь и забираю всё, даже не извинившись.

– Я не хотела. – Самое честное, что можно сказать вместо извинений, вместо правды.

Улыбка Инь Ю такая же вымученная, как и её слова. Она опускает взгляд на свои напряжённые пальцы.

– Не ты пролила целый графин на господина Смита. На самом деле, я боялась, что последствия будут хуже. Кажется, мне даже повезло.