Город-крепость

Я только его – драгоценная и загнанная в угол.

Посол не так ужасен, как те мужчины, что прежде делили со мной постель. Он не бьёт меня. Не кричит. Не смотрит с таким выражением, словно я жвачка, прилипшая к подошве его ботинок. Вместо этого он уверяет, что я прекрасна. И каждый раз, приходя, дарит цветы. Яркие, благоухающие частички счастья.

Сегодня они, как младенец, уютно устроились в его руке, фиолетовые лепестки выделяются на угольно-чёрном рукаве его отглаженного костюма. Никто из нас не произносит ни слова, пока он выдёргивает из вазы букет завядших роз. Лепестки их облетают, падая на стол иссохшими клочками пергамента. Одним широким взмахом посол смахивает старый букет на пол.

Он снимает смокинг, прежде подойти к кровати, где, вся дрожа, сижу я.

– Извиняюсь, что меня не было так долго. – Когда посол садится, кровать сотрясается. Матрас прогибается под его весом, и я скатываюсь ближе. Жар его тела нагревает воздух между нами, напоминая, как сильно я замёрзла. – Я был в разъездах.

Пытаюсь улыбнуться, но губы сковала невероятная тяжесть. Из головы не выходят дикие крики и бессвязное бормотание. Звуки, срывавшиеся с губ Синь.

– Что случилось, Мэй Йи? – В устах посла моё имя кажется чужим. Мне понадобилось несколько недель, чтобы начать понимать его странный, рубленый акцент.

Тёмные глаза впиваются в меня. Беспокойство на его лице искреннее, оно виднеется в каждой тонкой морщинке на коже. В круглых щеках и подбородке, благодаря которым посол всегда казался мне похожим на панду.

Он едва касается пальцами моей руки, но даже это прикосновение кажется обжигающим.

– Мне ты можешь рассказать.

Все события последнего дня рвут меня изнутри. Слова слетают с губ:

– Одна из девушек… она пыталась сбежать. Хозяин наказал её.

– И ты из-за этого расстроилась?

Я киваю. Вопрос кажется глупым, но он же не знает, его там не было. Он не слышал криков Синь. Не смывал запёкшуюся кровь.

– Не нужно переживать. Ты хорошая девочка. Примерная девочка. Лонгвею не за что тебя наказывать. – Посол ближе притягивает меня к себе, и наши бёдра соприкасаются. – Я скучал по тебе, – говорит он.

– Я тоже скучала, – отвечаю я, потому что знаю: он хочет это услышать. Но на самом деле последние недели я скучала только по аромату свежих цветов, которые он приносит.

Посол склоняется ко мне. Так близко, что я чувствую его дыхание. Тяжёлое, с ароматом имбиря, кунжута и мёда. Желудок мой урчит, но он, кажется, этого не слышит. Слишком увлечен прикосновениями, запутываясь пальцами в волосах, прижимая меня к своей груди.

Вот по этому я не скучала.

Широко открытыми глазами я смотрю мимо его посеребрённого сединой виска. Там, на стене, висит полка с книгами, которые я не умею читать, и искусственная орхидея с жёсткими вечнозелёными листьями. На самом краю полки стоит статэтка золотого кота. Я смотрю в его зелёные глаза, на иероглифы на его груди – по словам Синь они приносят удачу. И считаю усы, вновь и вновь. Их двенадцать.

Двенадцать. Двенадцать. Двенадцать.

Число крутится в голове. Снова, и снова, и снова, пока не становится единственным рокочущим в мыслях словом, всеми силами пытающимся меня отвлечь.

Двенадцатьдвенадцатьдвенадцатьдвенадцатьдвенадцать.

Закончив, посол откидывается на кровать, дыша, как загнанная лошадь, галопом промчавшая пять сотен ли. Его грудь – пупырчатая и упругая, как у ощипанного цыплёнка – вздымается и опадает в бешеном ритме. А щёки такие же красные, какими были увядшие розы.

Я лежу, не двигаясь, и смотрю на потолочные плитки. Девушка, которая жила здесь до меня, разрисовала потолок крошечными золотыми звёздочками. После долгих месяцев разглядывания я вижу их даже с закрытыми глазами. Знаю искусственные созвездия лучше настоящих звёзд, которыми мы с Цзин Линь всегда любовались в окно спальни. Звёзд, которые венчали горы и орошали светом рисовые поля. Которые действительно сияли.

Я смотрела на них ради этого сияния. Небесные драгоценные камни, серебристые, мерцающие и прекрасные. Цзин Линь смотрела на них ради названий, историй. В детстве мама рассказывала нам о звёздах всё, что знала сама. О Белом западном Тигре, показывающемся на небе, когда листья на деревьях гинкго желтеют и опадают. О Лазурном восточном Драконе, встречающем первые весенние побеги.

Но Цзин Линь было мало маминых историй. Она продолжала любоваться на звёзды, интересоваться ими с бесконечной жаждой, которую я никогда не могла понять. Задавала вопросы, на которые у нас не было ответов.

Ближе всего мы с сестрой были, когда наши восторги сталкивались и на небе появлялись падающие звёзды. Цзин Линь всегда замечала их первой. Её взгляд был острее, быстрее замечал мерцающий в темноте свет. Дыхание ускорялось, становясь порывистым и восторженным, и она указывала туда, где небо сливалось с землёй. Дёргала меня за руку.

– Скорей, Мэй Йи! Загадывай желание!

Я всякий раз хмурилась и всматривалась во тьму. В душе моей таилось столько разных желаний. Невозможно было выбрать какое-то одно.

– Я не знаю.