Город, которого не было

Уже не первый год жил Пришелец в хате покойной бабы Тодоски. Раз в неделю, а то и чаще ближе к вечеру его навещал Мастер Золотые Руки.

Открывалась калитка с медленным тяжелым скрипом, и в ней появлялась огромная фигура Мастера, закрывая широкими своими плечами небо, где заходящее солнце золотило край белого, хорошо взбитого облака.

Он степенно здоровался с хозяином, протягивая ему черную от металла лапищу и, неумело скрывая нетерпение, поглядывал на корабль.

Как всегда, глухо покашляв в кулак, Мастер Золотые Руки заводил натужные разговоры о погоде.

— Погода сегодня хорошая. Пришелец, соглашаясь, кивал головой.

— И вчера была неплохая, — подумав, продолжал гость и для солидности снова кашлял в кулак.

Хозяин не возражал и, одобрительно улыбаясь, кивал опять.

По мере углубления Мастера в дебри метеорологической хронологии кивки становились как бы автоматическими, глаза, устремленные внутрь, стекленели и уже не видели ни лица Мастера с чертами, будто у скульптуры с острова Пасхи, ни замершего космического корабля с серебристой полосой на нем с той стороны, где его освещало скатывающееся солнце, ни двора, густо поросшего высокой травой.

Решив наконец что формальности соблюдены, он, словно обжора перед обедом, потирал руки и спрашивал, обращая лицо к аппарату, стоящему посреди двора.

— Ну, как машина?

Пришелец разводил руками, и Мастер принимался за дело, со всею страстностью своей натуры отдаваясь изучению новой игрушки. Он долго возился в гулком нутре корабля, время от времени выглядывая из открытого иллюминатора, чтобы спросить Пришельца о назначении тех или иных приспособлений.

Пришелец виновато пожимал плечами, странно улыбался и говорил:

— Не знаю, право. Я по профессии не космомеханик. Моя основная профессия — биолог, а вспомогательная — космофилософ.

Поздно вечером, когда уже с трудом различались смутные очертания домика, ветхого деревянного сарая и космического корабля, Мастер Золотые Руки выключал свет, предусмотрительно проведенный внутрь корабля, и слезал по стремянке на землю. Он по привычке долго и тщательно вытирал неиспачканные ладони куском ветоши и с глубокомысленной важностью знатока распространялся о весьма возможном назначении механизмов корабля.

Не все жители верили, что Пришелец остался в городке из-за технической неисправности. Причиной этому были невероятные слухи, распространяемые выдумщиком и легендарным вралем местным парикмахером Мишей Ваксманом.

Днем, как уже было сказано, он работал в парикмахерской Дома быта. Одни клялись и божились, что таки да, Миша занял первое место на международном конкурсе во французском городе на букву «лэ». Это где-то недалеко от Парижа.

Другие уверяли, и не без основания, что мирные брадобрейные приспособления под амбразурным прищуром его печальных глаз превращаются в грозное режущее оружие, поражающее и своих, и чужих. Своих впрочем чаще, так как, увлекаясь беседой, Миша совершенно переставал контролировать движения оживленно жестикулирующих рук, в одной из которых, между прочим, сверкала отточенным лезвием бритва.

Вечерами Миша играл на танцплощадке на контрабасе. Зимой — в Доме культуры, летом — в парке. Играл он действительно лихо. Тут ничего не скажешь!

На одном из таких вечеров, лукаво усмехаясь, Миша выдал саксофонисту Колюне Душину, что Пришелец не улетает не потому, что неисправен двигатель — двигатель у него в полном порядке, — из-за топлива он здесь торчит. Только топливо-то ему надо особенное, информационное. Для того чтобы наполнить баки этим топливом, необходимо вложить в специальное устройство произведение, напечатанное впервые, не переизданное. И если там окажется гениальная, а то и просто талантливая строка, то бак пополняется топливом. И вот за четырнадцать (!) лет, которые Пришелец находится на Земле, баки так и не наполнились.

Конечно же, это была Мишкина глупейшая выдумка и беззастенчивая ложь. Что это за топливо такое — информационное? Ерунда какая-то. И в отношении современных писателей, если поверить Ваксману, сплошная чепуха получается.

Четырнадцать лет жил на Второй Ореховке Пришелец, и рядом с ним обитали самые обыкновенные люди: рыбаки из местного рыбколхоза, несколько рабочих совхоза, граничащего с местечком и специализирующегося по фруктам. Влачил здесь одинокое свое существование стареющий желчный преподаватель математики, прозванный за худобу и сутулость Интегралом.

Прятался от очередной семьи мордатый красавец Замрыкит-Нетреба, украшенный подкрученными черными усами, делавшими его похожим то ли на злодея, то ли на приказчика из старинного немого фильма.

Вторая Ореховка лежала на границе города, одним концом упираясь в центральную — Хорогодскую, другим — прямо во двор рыббазы, построенной на берегу реки. Песок во дворе, серый от покрывающей его высохшей рыбьей чешуи, не скрипел и не шуршал, а целофанно шелестел под резиновыми сапогами рыбаков.