Город Х

А, может, не так: может, мы на тему моральных устоев спорили бы годами – крушили посуду, ругались, навязывали друг другу мнения, обижались, ссорились, расходились. Мирились. Может быть.

Мне не узнать.

Наверное, я не была ни терпеливой, ни мудрой – той женщиной, которая принимает мужчину «любым», – однако и мазохистом я не была тоже. Терпеть ревность, слушать упреки? Упрекать самой?

Этим вечером я, вероятно, спасла себя от дурной судьбы, но, несмотря на это, мне все еще хотелось заехать себе по уху – я только что лишила себя прекрасной ночи со своим суженым. Суженым, который подходил мне физически, но, похоже, совершенно не подходил морально. Затушив в пепельнице окурок, я впервые пожалела, что когда-то вообще сходила в ту будку, что отдала бешеные деньги за то, чтобы увидеть лицо мужчины с синими глазами.

Логана.

Если верить тому, что он назвал правдивое имя.

* * *

При виде меня Радка сняла с ушей наушники, которые подключала вечером к телевизору, чтобы посмотреть кино. Мой рассказ она слушала хмурая и молчаливая. Каким-то образом поняла, что сейчас не время поливать грязью «горе-программиста», – только надавит на больное. Я все еще роняла слезы.

Она достала из шкафа косметические салфетки, аккуратно обтерла мне лицо, а затем приказала – «ложись».

Я сняла униформу, забралась в постель; она погасила свет, села на свою кровать и заговорила:

– Значит так – устроим завтра выходной, поняла?

– А как же триста баксов?

– Да насрать на триста баксов. Сходим к косметологу, сделаем тебе шикарный маникюр, заглянем в салон, обновим прически. А после рванем на пляж, а? Хочешь на пляж?

Горячий песок, отдых, ласковое море. И напитки нам будет подавать кто-то другой…

– Хочу.

– Здесь вообще город отдыха, а мы про это забыли. Закажем массажистов, полежим, расслабимся, а потом попкорн, мороженое, кино – пусть это будет наш день, слышишь? Наш. Чтобы ты вспомнила, что жизнь – прекрасная штука. А ты – прекрасная женщина.

Я отнюдь не чувствовала себя прекрасной – не в данный момент. Скорее, «обгаженной».

Но, не успела я открыть рот, чтобы на это пожаловаться, как в дверь открытого балкона вдруг долетели звуки гитары и снизу из сада зазвучал зычный мужской голос.

– Не-е-е-ет, – стонала Радка, – только не это, только не оральные песнопения… Этого еще не хватало! Он же всех перебудит!

Под нашими окнами выводил одну серенаду за другой мистер «борода».

– Где он узнал, где я живу?! Вот же свинтус. Оболтус! Онанист-орарист!

Свен плевать хотел на то, что его «любовь» злится и брызжет слюной.

– Иди отсюда! Иди, говорю! Свали, кыш! – она гнала его, как вшивого уличного котяру, решившего позариться на белоснежную породистую кошечку. – Улепетывай, говорю!

«Моя Радуля, моя награда, тебя одну мне в целом мире надо…
Выходи Радуля, выходи Лапуля, покажу тебе я «о-ля-ля»…»

– Я ему это «о-ля-ля» перекину через жопу и вокруг шеи затяну!

Шумели обдуваемые ветром кроны деревьев; где-то снизу распахнулось окно – у исполнителя серенад прибавилось зрителей.

– Создатель! – металась по комнате Радка. – Стыд-то какой! Они ведь поймут, что он это мне… Как же его прогнать? Нежка, как его заткнуть?

Я не отвечала по той простой причине, что в этот момент затыкала собственный рот одеялом, чтобы мой смех не добавил масла на раскаленную сковороду.

– Кыш! Иди отсюда, распелся тут!

«Мое бедное сердце – оно без тебя погрязло в темноте…»

Вдруг сменилась пошлая песенка блюзовой балладой. Довольно, кстати, мелодичной и качественно исполняемой.

«И лишь один цветочек зажжет его везде…
Включи меня, как лампочку в подвале,
И вместе из одиночества мы свалим».

Свен не прекратил петь ни тогда, когда с ним рядом упал наполненный водой полиэтиленовый пакет, ни когда Радка пригрозила, что сейчас обязательно позовет охрану. Из соседских окон хихикали.

«Приходи, я здесь один. Включи меня, зажги меня
И влей мне в сердце немножечко огня.
Тебя увидел, Рада, и сон навечно потерял,
О, если б мог, как крепко бы тебя сейчас обнял…»

Радка держалась за голову, носилась взад-вперед и причитала, что Свен потерял и «сон, и мозги, и совесть» и что ему вообще нечего было терять, так как совести он точно никогда не имел, а с нее теперь, не приведи Создатель, взыщут штраф за нарушение вечернего спокойствия на территории обслуживающего персонала.

В какой-то момент она сделала ход конем – захлопнула балкон, врубила на полную кондиционер и забралась под одеяло.

– Все, спим. Спим! Пусть играет, что хочет и сколько хочет.

Прежде чем утихнуть, песни о «любимой Радке» звучали еще минут двадцать, и все это время с соседней кровати неслись проклятья: