Город "Ё"

Суть колонизации была по-голландски функциональна и по-ленински баснословна — высадить в Кузбассе квалифицированных рабочих из числа нанятых на Западе под идею свободного труда, которой тогда бредили миллионы. Вы мечтали о солидарности? Хотели социального равенства и самоуправления? Добро пожаловать в Кемерово, взнос по контракту триста долларов, с собой иметь питание и вещи сроком на два года.

Под патронажем СТО и Ленина дело поставили с размахом. Офисы по вербовке в АИК открылись в Берлине и Нью-Йорке, они даже запустили газету. В рекламных брошюрах жизнь в Кузбассе рисовали по всем правилам туристического бизнеса. Так зачуханная сибирская деревенька Щегловск превратилась в «маленький индустриальный городок в самом сердце Сибири с широкими улицами, на которых стоят бревенчатые бунгало с электричеством и водопроводом».

Ставку делали на тех, кто когда-то эмигрировал в Америку из Российской империи, то есть хотя бы отчасти знал, с чем будет иметь дело. Но подтянулись и коренные «мечтатели». В результате к 1922 году в сибирской глуши высадились, должны были выжить и поднять производство голландские инженеры, финские плотники, химики из Германии, лесорубы с Аляски, священники Новой Англии, учителя из Калифорнии, социалисты, коммунисты, члены Прогрессивной партии Ла-Фоллет, женщина-дантист Франс Схермеркорн и даже один диетолог.

Не говоря о женах, детях, домашних растениях и животных.

Чем дальше я погружаюсь в эту историю, тем интереснее мотивы. Почему? Ведь никакого материального интереса у них не было. Не на заработки они ехали, не ради экзотики бросали насиженные места.

Из Америки через Петроград по разоренной стране. Женщины в тонких чулках и пальтишках, шляпках. Мужчины в твидовых костюмах, галстуках и котелках — по рабочей моде. И вот они высаживаются в сибирской глухомани. Где им, говоря откровенно, не особенно рады. Как это представить спустя 90 лет? Жить в землянках и бараках после Бремена и Амстердама, Нью-Йорка и Монреаля. Самим вспахивать и засевать, чтобы не сдохнуть с голоду, поскольку ленинские бумажки о содействии в этой дыре не действуют. Болеть оспой, тифом и пневмонией, от которых уже в первый год умерло несколько колонистов и одна девочка. Что их держало вместе — людей, у которых не только языки, но даже гастрономические пристрастия были разными? Что — кроме контракта?

Большинство из них верили в социализм и ехали в Сибирь строить первую в мире рабочую республику. Или просто бежали от тюрьмы, как политэмигранты, тот же Билл Хейвуд, которому надо же было чем-то заняться в Советской России. А инженеров гипнотизировала идея реализовать собственные фантазии. Все это так, но важен акцент. Что люди платили из своего кармана за одну только возможность воплотить идею. Ради химеры тащили через океан 38 тонн продовольствия, трактор «Фордзон» и даже инкубатор. Чтобы стать собой, то есть тем, кто воплощает не чужие, а свои призраки в реальность. Именно эта простая и неотменимая внутри человека вещь — желание жить в своих, а не чужих химерах — двигала ими. Желание быть творцом, а не исполнителем. Художником, а не ремесленником.

В тот короткий период реализовать подобную иллюзию было в России возможно.

«Сообщаю, что НКИД в виде исключения… разрешает выдачу визы голландцу Ван-Логгему. НКИД возражает, однако, против систематического приглашения на постоянную работу голландцев, как граждан страны, не восстановившей нормальных отношений с СССР», — писал Рутгерсу заместитель Наркома иностранных дел Литвинов.

Ван Лохем, последний голландец ленинской России, приехал в АИК спустя четыре года после основания колонии. За это время «мечтатели» уже домечтались до того, что запустили огромный завод. Они работали на шахте, причем добывали стабильно больше русских, работавших на соседней, но по-советски. Что вызывало стабильное негодование молодой советской бюрократии.

Уже сменилась первая волна колонистов. Одни уехали, а другие, наоборот, осели — женились или повыходили замуж. Среди сибирского народца уже исчезла неприязнь к «этим иностранцам», от которых «у русского человека все несчастья». Стопроцентные «уобли», не терпящие начальства, они наконец бросили манеру совещаться по каждому поводу — где строить туалет или что будет на ужин. Уже сбежал в Москву их предводитель, хороший общественник и оратор, идеолог — но плохой производственник Билл Хейвуд, чтобы впоследствии лечь в кремлевскую стену (первая урна от Мавзолея справа). Нерешенной оставалась только одна проблема: нормального жилья — нормального по голландским, а не по русским меркам. Тут-то и пришло время ван Лохема.

Мы гуляем по Красной Горке с архитектором Ириной Захаровой. Недавно вместе с голландцами, которым есть дело до своих даже в Сибири, она сделала обмеры всех сохранившихся зданий, издала книгу.

— На чертежи времени не было, — она как-будто оправдывается за Лохема. — Он просто осматривал местность, а потом вбивал колышки и запускал рабочих.

Мы толкаем калитку и проходим во двор-палисадник.

— Строительный сезон в Сибири ведь очень короткий. Есть кто дома? Можно?