Город иллюзий

Чтобы окончательно не впасть в панику, Рамаррен стал осматриваться в поисках предмета, глядя на который он смог бы сосредоточиться и, впав в транс, применить отработанную технику Выхода, позволявшую вернуть ясность мышления. Но все вокруг казалось чужим, незнакомым и обманчивым. Даже пол под ногами был тусклой завесой тумана. Перед тем как вошла та женщина, что называла его незнакомым именем, он просматривал некую книгу. Книга… Он держал ее в своих руках, и она была реальной.

Рамаррен опять осторожно взял ее в руки и взглянул на раскрытую страницу. Столбцы красивых, бессмысленных значков, строчки едва разборчивого письма, буквы — производные тех букв, которые он изучал когда-то давным-давно по Первому Сборнику Текстов. Он смотрел на эти значки и не мог прочитать. И вдруг из них сложилось значение слова, написанного на неизвестном языке.

Путь…

Рамаррен перевел взгляд со страницы на собственную руку, державшую книгу. Чья это была рука, покрытая шрамами и загоревшая под лучами чужого солнца? Чья?

Путь, который может быть пройден,
Это не вечный Путь.
Имя…

Он не мог вспомнить это имя; не мог прочесть его. Он прочел эти слова во время сна, долгого сна, сна, овеянного смертью.

Имя, которое можно назвать,
Это не вечное Имя.

В нем поднялась какая-то гигантская волна, захлестнула его и тут же отхлынула.

Он стал Фальком, но продолжал быть и Рамарреном. Он был и глупцом и мудрецом одновременно: единый человек, рожденный дважды.

В эти первые, полные страха часы он молился о том, чтобы его избавили то от одного «я», то от другого. Однажды он в муке выкрикнул что-то на своем родном языке и не понял произнесенных им же самим слов. Это было настолько ужасно, что он даже заплакал, совершенно отчаявшись; произнесенных слов не понял Фальк, а заплакал затем — Рамаррен.

В тот самый миг полного отчаяния он впервые на мгновение нащупал некую точку равновесия, центр, на секунду став «самим собой»; и вновь упустил его. Однако этого оказалось достаточно, чтобы родилась надежда на возвращение краткого мига гармонии. Гармония: становясь Рамарреном, он цеплялся за данное понятие, и, возможно, только мастерское владение краеугольной келшакской доктриной удерживало его от падения в бездну безумия. Но те два разума, что делили его черепную коробку, пока что не пришли к воссоединению или равновесию; приходилось метаться между ними, попеременно вытесняя одну личность другой для ее же собственного блага. Он не отваживался спать, хотя и был на грани изнеможения, поскольку крайне боялся пробуждения.

Стояла ночь, и он был предоставлен самому себе. «Самим себе», — заметил Фальк. Поначалу он оказался сильнее, поскольку был некоторым образом подготовлен к данному испытанию. Именно Фальк первым вступил диалог с Рамарреном.

«Мне нужно хотя бы немного поспать, Рамаррен», — сказал он.

Рамаррен воспринял его слова как чью-то мыслеречь и без какого-либо предварительного раздумья искренне ответил: «Я боюсь уснуть». Затем он некоторое время бодрствовал и воспринимал сны Фалька как тени и отзвуки в своем мозгу.

Он пережил эти первые, самые тяжелые часы. К тому времени когда тусклые лучи солнца пробились сквозь зеленоватую завесу стен комнаты, страхи прошли, и он начал обретать контроль над мыслями и действиями обоих заключенных в нем личностей.

Естественно, два комплекта воспоминаний фактически не перекрывались. Сознание Фалька зародилось в тех многочисленных нейронах, что оставались незадействованными даже при высокоразвитом интеллекте — на невспаханных полях разума Рамаррена. Основные моторные и сенсорные каналы никогда не были заблокированы и в определенном смысле использовались обоими разумами, хотя и возникали трудности, обусловленные двойным набором манер передвигаться и режимов восприятия.

Любой предмет сейчас представлялся по-разному, в зависимости от того, осматривал ли его Фальк или Рамаррен. И хотя в долгосрочной перспективе данная раздвоенность могла привести к увеличению интеллектуальной мощи и восприимчивости, в настоящее время голова шла кругом от подобной неразберихи. Кроме того, ощутимая разница в эмоциональном отклике во многих случаях приводила к тому, что «он» и впрямь испытывал противоречивые чувства. Поскольку воспоминания Фалька и Рамаррена относились только к принадлежавшим им частям совместной жизни, то эти два набора воспоминаний никак не хотели выстраиваться в надлежащей последовательности и имели склонность проявляться одновременно.