Город и псы

– Скорее всего в джунгли, в какой-нибудь гарнизон. Или в предгорья. В такое время года обычно не бывает никаких перемещений, незанятые места есть только в трудных гарнизонах. Так что не теряйте времени. Может быть, вам удастся добиться перевода в какой-нибудь крупный город – скажем, в Арекипу или Трухильо [24]. Да, и не забудьте, что все это я говорю вам совершенно конфиденциально, как друг. Мне не хотелось бы нажить неприятности.

– Не беспокойтесь, сеньор комендант, – прервал его Гамбоа. – Еще раз большое спасибо.

Альберто увидел, что Ягуар идет к выходу. Он шел по проходу, не обращая никакого внимания на кадетов, которые лежали на своих койках и курили, стряхивая пепел на бумажку или в пустую спичечную коробку, и провожали его насмешливыми, вызывающими взглядами. Не спеша, глядя только перед собой, он дошел до двери, открыл ее и, выйдя, с силой захлопнул за собой. Увидев в промежутке между шкафами лицо Ягуара, Альберто спросил себя, каким это чудом лицо у него осталось невредимым после всего, что было. Но кое-какие следы все же имелись – Ягуар до сих пор прихрамывал. В тот же день, после драки, Уриосте заявил в столовой: «Это я подбил ему ногу». На следующий день эту честь приписывали себе и Вальяно, и Нуньес, и Ревилья, и даже немощный Гарсия. Они громко спорили об этом в присутствии Ягуара, как будто его тут нет. А вот у Питона вспухли губы, и вокруг шеи вилась глубокая кровавая ссадина. Альберто отыскал Питона глазами: он лежал на своей койке, и Худолайка, распластавшись на нем, зализывала рану длинным розовым языком.

«Самое странное, что Ягуар и с ним не разговаривает, – подумал Альберто. – Вполне понятно, что он и знать не хочет Кудрявого, раз тот его предал; но ведь Питон стал за него грудью, и ему здорово досталось. Надо же быть таким неблагодарным!» И весь взвод тоже как будто забыл о вмешательстве Питона. С ним разговаривали, шутили, как прежде, протягивали окурок, когда курили вкруговую. «И еще странно, – подумал Альберто, – что никто заранее не договаривался о том, чтобы бойкотировать Ягуара, а так выходит еще хуже». В тот день Альберто следил за ним издалека во время перемены. Ягуар ушел со двора учебного корпуса и бродил по лугу, засунув руки в карманы и легонько пиная ногой камешки. К нему подошел Питон и пошел рядом с ним. Видимо, они спорили о чем-то: Питон мотал головой и махал руками. Потом он отошел. На второй перемене Ягуар опять пошел на луг. На этот раз к нему подошел Кудрявый, но как только он приблизился, Ягуар сильно толкнул его, и Кудрявый вернулся сконфуженный. Во время уроков кадеты разговаривали, ругались, швыряли друг в друга бумажными шариками, прерывали учителей, ржали, хрюкали, лаяли, выли: жизнь вновь потекла как обычно. Но все чувствовали, что между ними есть отверженный. Положив руки на портфель, вперив голубые глаза в классную доску, Ягуар просиживал все уроки напролет, не раскрывая рта, ничего не записывая, ни на кого не оглядываясь. «Как будто не они его, а он их бойкотирует, – думал Альберто. – Как будто он решил наказать весь взвод». С этого дня Альберто все ждал, что Ягуар подойдет к нему и потребует разъяснений, потребует, чтобы он рассказал всем правду. Он даже воображал, что скажет Ягуар, когда станет обвинять его. Но Ягуар, видно, презирал его так же, как и всех остальных. Тогда Альберто решил, что Ягуар, должно быть, готовит неслыханную месть.

Альберто встал и вышел из казармы. Во дворе было много кадетов. Наступило то безликое, неясное время суток, когда день и ночь уравновешены и как бы нейтрализуют друг друга. Серый полусвет скрадывал перспективу казарм, четко выделял силуэты кадетов, одетых в грубые куртки, но смазывал лица и окрашивал одним и тем же пепельно-серым цветом и двор, и стены домов, и почти белый плац, и пустынный луг. Обманчивый свет искажал даже звуки и движения: казалось, все движутся быстрее или медленнее, чем обычно, шепчутся или кричат, нежно обнимаются или толкаются в этом болезненном, умирающем свете. Альберто поднял воротник куртки и пошел к лугу. Не слышно было шума волн – наверное, море утихло. Когда Альберто натыкался на распростертого в траве кадета, он спрашивал: «Ягуар?» Ему не отвечали или говорили с издевкой: «Нет, я не Ягуар, но, если тебе не терпится, могу его заменить». Он направился к туалету учебного корпуса. С порога он увидел в полумраке несколько красных точек и крикнул: «Ягуар!» Никто не отозвался, но он понял, что все смотрят на него: огоньки застыли в неподвижности. Он повернулся и пошел к уборной, что рядом с «Жемчужиной». Вечером туда никто не ходил – было полно крыс. Он увидел темный силуэт и светящуюся точку и окликнул с порога:

– Ягуар?

– Я. Что надо?

Альберто вошел и чиркнул спичкой. Перед ним стоял Ягуар – он затягивал ремень; больше там никого не было. Альберто бросил обуглившуюся спичку.

– Мне надо поговорить с тобой.

– А мне с тобой не о чем говорить, – сказал Ягуар. – Проваливай.

– Почему ты не сказал им, что это я донес на всех?