Город и город

— Борлу, я знаю одно: Сьедр только что услышал о вчерашней встрече, был ошеломлён, узнав, что его там упоминали, и позвонил в немалом расстройстве, угрожая различными санкциями против вас за клевету, если его имя снова всплывёт в каком-нибудь таком контексте, и так далее. Я не знаю и знать не хочу, что привело вас в этот конкретный тупик, мало полезный для следствия, но вы, Борлу, можете сопоставить некоторые факты. Именно тем же утром, всего через несколько часов после вашего сказочно плодотворного публичного спора с патриотами, выскочила вот эта запись и был отменён вызов Бреши. И — нет, я понятия не имею, что это может означать, но это интересное совпадение, не правда ли?

— Не спрашивайте меня, Борлу, — сказала Таскин, когда я ей позвонил. — Я не знаю. Только что обнаружила. Кроме сплетен, у меня ничего нет. Ньисему не рад тому, что случилось, Бурич злится, Катринья в замешательстве, Сьедр в восторге. Таковы слухи. Кто и чего допустил утечку, кто кому ставит палки в колёса, ничего этого у меня нет. Прошу простить.

Я попросил её держать ушки на макушке. У меня была пара дней на подготовку. Гадлем передал мои данные в соответствующие департаменты в Бещеле, а также коллеге в Уль-Коме, которому предстояло со мной работать. «И отвечайте на сообщения, чёрт бы вас побрал», — сказал он. Пропуск и ориентировку мне организуют. Я отправился домой, осмотрел одежду, водрузил на кровать свой старый чемодан, взял и положил книги.

Одна была новой. Я заказывал её в Интернете по ссылке на fracturedcity.org, а получил по почте этим утром, заплатив дополнительно за ускоренную доставку.

Мой экземпляр книги «Между городом и городом» был старым и потёртым, полностью укомплектованным, но с погнутой обложкой и со страницами, запятнанными и снабжёнными комментариями руками, по меньшей мере, двух человек. Несмотря на эти недостатки, я заплатил за него умопомрачительную цену из-за незаконности этой книги в Бещеле. То, что моё имя оказалось в списке дилера, особого риска не представляло. Мне не составило труда убедиться, что статус книги объяснялся, по крайней мере, в Бещеле, скорее слегка сбивающим с толку пережитком, нежели каким-то актуальным подстрекательством. Большинство незаконных книг в городе были таковыми лишь отчасти: санкции по этому поводу применялись редко, даже цензоры мало об этом заботились.

Она была опубликована давно исчезнувшим издательством хиппи-анархистов, но, судя по тону первых страниц, была гораздо суше, чем можно было предположить по её цветастой, наркоманской обложке. Печать болталась по страницам то вверх, то вниз. Индекс отсутствовал, что заставило меня вздохнуть.

Лёжа на кровати, я позвонил двум женщинам, с которыми встречался, сообщил им, что уезжаю в Уль-Кому. Бищайя, журналистка, сказала: «Здорово, обязательно зайди в галерею Брунаи. Там сейчас выставка Кунеллиса. Купи мне открытку». Сариска, историк, выказала большее удивление и огорчение тем, что меня не будет сам не знаю как долго.

— Ты читала «Между городом и городом»? — спросил я.

— Когда была студенткой, конечно. У меня была поддельная обложка «Богатство народов». — В 1960-х и 70-х некоторые запрещённые книги можно было купить в суперобложках книг разрешённых. — А что?

— Как она тебе?

— В то время я думала, что она восхитительна. И что я несказанно храбрая, раз её читаю. Впоследствии — что она смехотворна. Ты что, переживаешь наконец юность, Тьядор?

— Может быть. Никто меня не понимает. Я не просил меня рожать.

Особых воспоминаний о книге у неё не было.

— Ушам своим не верю, — сказала Корви, когда я позвонил ей, чтобы обо всём рассказать. Она повторяла это снова и снова.

— Понимаю. То же самое и я говорил Гадлему.

— Они выводят меня из игры?

— Не думаю, что это «они». Но, к сожалению, да, вы не сможете со мной поехать.

— Так, значит? Меня просто выбросили?

— Мне очень жаль.

— Сукин сын этот Гадлем!.. Вопрос в том, — сказала она через минуту, в течение которой мы ничего не говорили, только слушали молчание и дыхание друг друга, словно влюблённые подростки, — кто раздобыл эту запись. Нет, вопрос в том, как они её нашли. С чего? Сколько там чёртовых часов записи, сколько камер? С каких пор у них появилось время продираться через всё это дерьмо? Почему именно на этот раз?

— Мне не надо уезжать немедленно. Я вот как раз думаю… Ориентировку я получу послезавтра…

— Ну и?

— В общем…

— Что?

— Простите, я сейчас думал обо всём этом. Об этой записи, что свалилась нам как снег на голову. Хотите, предпримем последнее маленькое расследование? Потребуются пара телефонных звонков и визит-другой. В частности, мне надо разобраться кое с чем, прежде чем будет готова моя виза и всё такое… Я думал об этом фургоне, шныряющем в чужие края. Смотрите, можно попасть в переплёт.

Последнее я сказал в шутку, как будто это было чем-то соблазнительным.

— Вы, конечно, теперь не в деле, так что действовать придётся несанкционированно.

Это было не так. Она вне опасности — я мог загладить всё, что бы она ни сделала. В переплёт мог попасть только я сам, но никак не она.