Город-фронт

Зубков покосился на меня:

Ты что, серьезно?

Сейчас не до шуток. Послушай, что там делается, — кивнул я в сторону железной дороги, за которой все ближе слышался грохот огневого боя. Часть снарядов уже ложилась за полотном.

Глаза у Зубкова потемнели, он крепко выругался.

— В щели посажу истребителей с бутылками, — твердо сказан он. — Пусть хоть несколько танков сожгут, душу отведут. Вчера к ополченцам ходили, учились, как это

делать.

Меня окончательно взорвало:

— Значит, с танками воевать будешь, забияка несчастный, а экскаваторы и краны бросишь? Ну вот что: скорее заканчивай ров и убирай механизмы! Если бой перевалит за железную дорогу, двигайся с экскаваторами в район Гомонтово.

Начальников много, да воевать ни черта не умеем,— махнул рукой Зубков.— Только и знаем — отходить.

Ладно уж, наслышались этого. Ворошилов критикует, народ критикует, сами себя критикуем...

Может быть, саперов с минами дашь, начальник?

Я такой богатый, что последний запасной батальон задействовал. Учишь своих бутылки бросать, учи и минировать. Щели рой для людей... Смотри, старый знакомый появился!

В безоблачном небе действительно уже болтался разведчик, прозванный бойцами за его характерную форму ко c тылем.

Сотрясалась земля в районе прорыва. 1 -я гвардейская рабочая дивизия полковника Фролова вступила в бой с ходу, так же как месяц назад дивизия Угрюмова. Но тут же была атакована крупными силами танков и вынуждена была отойти.

У генерала Никишева между пятью и шестью ча c ами утра пульс штабной машины всегда чуть затихал. Получены все донесения, отданы распоряжения войскам, доложено в Генштаб.

Но сам начальник штаба настолько «залез в долги» к времени, что вынужден жертвовать даже этим тихим часом. Вот и сидит, подремывая, за своими бумагами. Споткнется перо — и Дмитрий Никитич спит. А тронешь за плечо, он потрясет головой и, как бы стыдясь своей слабости, проворчит: «Черт его знает, что-то клонит ко сну!» Вообще у начальника штаба появилась в последнее время какая-то вялость, инертность.

Возвратись из-под Кингисеппа в Ленинград для подготовки новых отрядов заграждения, я решил зайти к Никишеву ознакомиться с обстановкой. Он устало махнул рукой на стоявший у стены пюпитр с картами:

— Смотри, братец, сам. Трещит у нас все...

Карты говорят о все большем напряжении. На Карельском перешейке две наши дивизии прижаты к Кексгольму [Ныне Приозерск] и отрезаны от Выборгской группы войск. А 168-я отбивается у самого Сортавала. В Эстонии одна часть 8-й армии — под самым Таллином, другая оттеснена к Нарве.

Да, плохи дела, — невольно вырвалось у меня. Никишев отрывается от бумаг:

Не нравится? Мне тоже.

Есть какие-нибудь новые решения, Дмитрий Никитич?

Будем занимать красногвардейский рубеж.

Какими войсками?

Ополченцами. Кем же больше? Пишу вот Борису Михайловичу Шапошникову [Б.М. Шапошников занимал в то время должность начальника Г енерального штаба] про наш тришкин кафтан — фон Лееб продолжает вводить в бой танковые и моторизованные дивизии, а нам драться нечем. По меньшей мере двенадцать дивизий надо, четыреста самолетов, двести пятьдесят танков. — Никишев посмотрел на меня — Как думаешь, дадут?

Опухшие веки прикрывают глаза генерала, обычно хитроватые, а сейчас тусклые, рассеянные. Что-то вроде грустной иронии звучит в его вопросе. «Как думаешь, дадут?»

На стене позади стола висит карта общей обстановки на советско-германском фронте. Синяя извилистая линия все дальше врезается в глубь нашей территории.

— Пожалуй, не дадут, — не ожидая моего ответа, бормочет Никишев.— А просить все равно надо.

Настроение начальника штаба мне не нравится.

Не понимаю, Дмитрий Никитич, почему вы уверены в отказе. Положение Ленинграда серьезное. Ему нужна помощь. А раз надо — дадут.

Молод ты еще, братец, — усмехается генерал.— Борьба за Ленинград идет не только вблизи него. Ворошилов вон опять контрудар под Старой Руссой готовит.

Так что из того?

Как же ты не понимаешь? Если что и могли нашему фронту подкинуть, теперь под Ильмень пойдет. Главную помощь всегда активному направлению оказывают.

Так это же тоже нам помощь! Сами говорите, что борьба за Ленинград идет не только вблизи.

Дмитрий Никитич вздыхает и еще раз оглядывается на свою большую карту:

— Разумеется. Однако соседа усилят, а у нас все равно все швы будут трещать...

Этот разговор оставил у меня какой-то горький, тягостный осадок. Неприятно, когда такое настроение охватывает человека, стоящего у кормила вооруженной борьбы сотен тысяч людей.

В Инженерном управлении мы проводим иногда свои летучие «малые военные советы». Сегодня разговор о нехватке инженерных частей.

— Загнал ты, Борис Владимирович, инженерные части на передний край!

Теперь их оттуда клещами не вытащишь, — сетует Пилипец.

Упрек, может быть, и правильный. Но я напоминаю подполковнику, что когда он был под Сабском, то сам просил прислать людей.

— А кто сто девятый моторизованный батальон потерял?

От такого вопроса Николай Михайлович подпрыгивает на стуле: