Город энтузиастов (сборник)

– То-то ж и есть, – ответил архитектор и куда-то исчез. Бобров остался один с радостным, оставшимся от далекого детства чувством, глядя, как золотые, красные пламенные языки, разбрасывались по улицам, охватывая новые и новые жертвы, оживляя мертвую сонь старых деревянных слободок.

Как и всегда бывает – столь обычное для наших построенных из дерева городов, столь привычное бедствие оказалось явлением не только неожиданным, но и в самой слабой степени непредвиденным как раз теми, кто этого бедствия должен был ждать, кто это бедствие должен был предвидеть. Вдруг оказалось, что лошади все в разгоне, вдруг оказалось, что новая машина – гордость пожарной команды – неисправна, что люди, наконец, не все в сборе и уж ни в какой мере, не подготовлены к работе. Не нашлось ни распорядительности, ни уменья, не было учтено, что ветер слишком силен, что потушить пламя не удастся, что надо только отстоять те постройки, которые не тронуты огнем. Все было сделано как раз наоборот: тушить начали тот дом, который загорелся первым, – а пламя перекинулось на соседний. Бросились заливать соседний дом, – а пламя перекинулось через улицу и пошло гулять по деревянным крышам поселка. Только тогда догадались устроить водяную заставу огню, но застава эта прошла по черте, за которой кончались жилые строения. На утро от обоих поселков оставалось не более половины домов, – а на месте другой половины стояли обгорелые срубы, да потрескавшиеся от жары печи с обвалившимися трубами да сваленный кучами скарб погорельцев под охраной местной милиции.

Вполне понятно, что такое грандиозное по масштабам бедствие не могло не встревожить пытливую человеческую мысль. Требовалось немедленно же расследовать дело, требовалось немедленно же разыскать виновников, и это расследование, как то обычно бывает, велось сразу же с двух сторон: с одной – официальной, через лиц, имеющих право судить и осуждать, с другой – неофициальной, через лиц, которым никто власти судить и осуждать не предоставил. И вот эта неофициальная следственная комиссия нашла виновника раньше, чем официальные предназначенные к тому лица. Молва, возникшая, как пожар, так же стихийно, как пожар, разнеслась по всему городу, охватывая один дом за другим. И в одном доме и в другом, и в третьем доме говорили о пожаре и, не обинуясь, называли имя виновника, на которого молва возложила ответственность за стихийное бедствие.

Этим виновником оказался Юрий Степанович Бобров.

Пусть официальное следствие на другой же день с неопровержимой очевидностью уяснило, что пожар произошел в квартире одного из рабочих от взрыва примуса, и пусть все знали, что взрыв примуса, особенно тульского производства, есть явление частое и нормальное и только сильный ветер помешал побороть огонь, – все-таки молва не переставала считать виновником пожара знаменитого строителя, которому пожар должен был помочь осуществить задуманный им грандиозный план.

Мнение это разделяли даже близкие к Боброву лица. Архитектор, встретившись с ним в конторе, на другое же утро посмотрел на Юрия Степановича с хитрой усмешечкой и весьма лукаво спросил:

– Примусок-то, хе-хе! Взорвался?

Похлопал плечу и весьма дружественным тоном добавил:

– Ну, теперь наше дело в шляпе! Молодец!

Бобров сначала не понял намека. Архитектор вышел уже из канцелярии, когда Бобров вернул его и обиженным тоном спросил:

– Послушайте, – вы серьезно?

– Что серьезно, – и маленькие глаза архитектора выразили полнейшее недоумение. – О чем это вы?

И неодобрительно покачав головой:

– Ох уж эти мне молодые люди! Все нервы, нервы…

Может быть, разговор этот слыхал Алафертов, а может быть, что вернее, Алафертов, услыхал где-нибудь в другом месте разговоры других, посторонних людей, но только через несколько дней после пожара, оставшись с Бобровым наедине, бесцеремонно заявил.

– А знаешь что? Говорят, что ты поджег город.

На этот раз Бобров не испугался. На его стороне была уже официальная версия, проверенная показаниями многочисленных свидетелей.

– Зачем же мне это понадобилось?

– Будто бы не понимаешь. Да ведь я бы на твоем месте тоже так… Да и не я один – каждый бы…

– Пожалуй, что и правда, – побледнев, ответил Бобров – мусор жечь надо.

– Вот, вот, – соглашался Алафертов.

– Только ты не радуйся – я не поджигал.

И желая показать, что подобные разговоры не могут трогать его, вынул папиросу и стал зажигать спичку. Но руки его дрожали.

– Меня принимают за поджигателя… Ну так что же. Во имя идеи нельзя останавливаться ни перед чем. Плохо, пожалуй, разве то, что я не поджигал.

– Разве ж мы когда-нибудь сомневались, – поощрительно заметил Алафертов. – Мы всегда про тебя говорили – вот это человек.

Это поощрение, как ни странно, ободрило Боброва. Ему начинала нравиться версия о поджоге. Ведь к суду его не привлекут – причины пожара известны, – зато слава какая. Вот он идет по улице, и все смотрят на него, показывают на него, говорят:

– Посмотрите, – это Бобров.

– Какой Бобров?

– Неужели не знаете? Ведь это он сжег Грабиловку и Плешкину слободку.

– Ну? Неужели это он? Так вот он какой!