Город

Эмиель удачным образом скатился со склона, правда по прибытию к подножию холма, у которого беженцы разбили лагерь, оказался весь облеплен в снегу. И рядом с ним точно также виднелась подобная дорожка примерно схожей траектории падения.

Он зашёл в лагерь, не веря своим глазам, не веря тому количеству людей, которые сновали беспорядочно то в одно, то в другое место, ловко огибая многочисленные палатки и не менее многочисленные костры.

Так бы он и ходил, петляя меж костров, точно в лабиринте, если бы не чья-то рука, ловко прихватившая его за бок. А после ещё несколько крепких уверенных рук.

Наконец-то Эмиель мог сделать то, что хотел сделать уже не один час и, наверное даже, не один день. Он потерял сознание и наконец-таки отдался потоку своенравной судьбы.

* * *

Павел сидел на скамеечке близь двери, из которой недавно вышел. Неподалёку от него, достаточно близко, чтобы он мог их услышать, беседовали детишки, двое девчонок лет девяти-десяти.

— Эх, а я сегодня только один талон заработала, — возмущалась одна из них. — Только один! — Для пущего эффекта она вздёргивала свой крошечный пальчик к потолку.

— Скорее бы мне стать как моя мама, — роптала на судьбу вторая девочка, не вслушиваясь в слова собеседницы.

— А где она работает?

— Здесь и работает. Она стоит два талона, но чаще всего мужчины ей дают три, а это ого-го, столько раз поесть можно.

— Вау, я тоже хочу как твоя мама быть, — глаза первой девочки заискрились в предвкушении. — Нам пока запрещают ублажать мужчин, говорят, мы ещё маленькие, но вот дядя Капитан приходил на днях и Алёне разрешил его ублажать почему-то. Почему? Я тоже хочу три талона.

— А что делать нужно? — Поинтересовалась вторая. — Мне мама не рассказывает. Я только слышу как она стонет за дверью, когда к ней приходят мужчины, но больше ничего.

— Так больше ничего и не надо делать, — отвечала первая. — Надо стонать громко, но не очень, чтобы все слышали, но это не казалось чем-то… неестественным. Правда, я однажды зашла не вовремя и поняла, что для этого ещё нужно голой быть и на кровати прыгать, как-будто борешься.

— Бороться голой на кровати? — Вопрошала девочка, широко раскрывая глаза. — Фу-у, я не хочу голой быть. Голой холодно. Хотя за три талона…

— А как же твой Лёшка? Он вроде как охотникам помогает, снаряжение носит, туда сюда бегает, раненых принимает. Лёшка ведь и сам хочет охотником стать. Правда, ему ещё меньше чем нам, только восемь.

— Да, он сказал, что меня любит, я спросила его, что это значит, а он ответил, что не знает, — погрустнела девочка. — Я бы тоже хотела его любить, но я тоже не знаю как это делается, я об этом только слышала от мамы, она сказала, что любит талоны. Но Лёша ведь не талон.

— Не талон, — поддержала первая.

— Вообще я думала, — призналась вторая. — Что Лёша станет охотником и будет за стену выходить, а пока он за стеной я буду здесь работать, талоны зарабатывать.

— А разве так можно? — удивилась девочка. — Я слышала, что так нельзя, точнее, мужчинам это не нравится.

— Ой, — отмахнулась от неё собеседница. — Моя мама говорит, что некоторым мужчинам это только нравится. Потому что талонов в два раза больше в семье, а ещё они иногда в щёлку подглядывают и смотрят. И вообще, пусть Лёша становится тем, кем он хочет, а я стану той, кем я хочу. Что плохого? Мы с ним редко видимся, а даже когда видимся, он постоянно на меня что-то врёт и наговаривает.

— Что наговаривает? — Первая девочка опустила шарфик, почесала нос.

— Всякое. Например, что я ему жуков из теплицы на подушку положила.

— А это ты положила?

— Ну да, я, но всё равно пусть не наговаривает.

Девочки заметили любопытные взгляды и заострённые ушки музыканта, фыркнули и спустились по лестнице на первый этаж, продолжая разговор уже там. Да и акустика на первом этаже была всяко лучше — никаких тебе криков и стонов. Кстати, на одни стоны стало только что меньше, прекратился шум за дверью в комнату Марии, началась какая-то возня.

Спустя несколько минут дверь открылась, из-за неё показался тот самый мужчина, который своим телосложением больше походил на медведя, но Павлу он запомнился лишь тем, что нагло хватал Марию за ягодицы, а она и не была против. Даже несмотря на то, что сам Паша, с которым она мгновение назад слилась в нежном поцелуе и бесконечно страстном порыве чувств, находился за дверью в шаге от них.

Мужчина гордо вышел из комнаты и не стал задерживаться на пороге: бросил на скрипача принижающий его достоинство взгляд и удалился вниз по лестнице, попутно подмигнув тем самым девочкам.

— Залетай, — сказала ему, появившаяся в дверях, Мария.

Павел неохотно вошёл внутрь. На то место, где они резвились, он смотреть не хотел. Сухо прошёл к своему стулу, сел и отвёл взгляд. Девушка оделась, привела себя в порядок и села рядом.

— Так на чём мы там остановились? — Встрепенулась Мария, подталкивая Павла к изначальному руслу разговора.

— Ни на чём, — отрезал он. — Скоро Борис будет?

— Да сдался тебе этот Борис, — напомнила ему девушка. — Ну, наверное, скоро явится. Явится и будет тебе счастье, да?

Паша не ответил.