Горменгаст

Ну вот, мальчиков в классе не осталось. Солнечный свет играл на пустых партах, освещая лица профессоров, но почему-то оставляя их мантии и шапочки такими черными, точно они одни и пребывали в тени. Освещал он и подошвы башмаков Смерзевота, назидательно указующие в потолок.

Оглядев профессоров, Перч-Призм понял, что и следующий шаг предстоит сделать ему. Черные бусины глаз его засверкали. То, что сходило у него за нижнюю челюсть, выпятилось вперед. Круглое, детское, поросячье личико преисполнилось деловитой решимости.

Он открыл аккуратный, обличающий некоторую жесткость натуры ротик, собираясь попросить помощи в придании трупу благоприличного положения, но тут, со стороны совсем уж неожиданной прозвучал приглушенный голос. Он показался и далеким, и близким. Сначала все затруднялись различить хотя бы слово, но миг-другой спустя голос зазвучал с большей ясностью.

— Нет, мальчик, я так не думаю, — произнес он, — ибо та любовь давно уж утрачена, моя королева, между тем как Кличбор оберегает вас… — И сонный голос продолжил в дремоте: — …когда подкрадутся… лев… я оборву им гривы… у-у-у… о-о-о. Коль змеи засипят на вас, я их попру ногами… надо полагать… и хищных птиц бесстрашно расточу.

Из-под складок ткани послышался свист, и неожиданно беспозвоночная масса, дрогнув, начала расправляться: то Кличбор неспешно оторвал голову от рук. Еще не высвободившись из-под последних наслоений мантии, старик сел, выпрямившись, в учительском кресле, и, пока он сдирал руками ткань с головы, голос его уже донесся из тьмы:

— …Назовите мне перешеек! — гулко бухнул он. — Оттростик?.. Блото?… Птичтопь?… Трясин?… Волгл?… Что! Может хоть кто-нибудь сообщить своему старому учителю название перешейка?

Рванувшись, Кличбор выпутал голову из последних покровов мантии и явил на свет длинное, слабое, благородное лицо, голое и маститое, как у какого-нибудь глубоководного монстра.

Прошло несколько мгновений, прежде чем его бледно-голубые глаза приноровились к освещению. Он поднял лепное чело и заморгал.

— Назовите мне перешеек, — повторил он, но уже не столь настоятельным тоном, ибо начал осознавать тишину, стоящую в классе.

— Назовите… мне… перешеек!

Глаза его уже свыклись со светом настолько, что он различил прямо перед собою стоящего на голове Школоначальника.

В необычайной тишине внимание Кличбора столь неотрывно приковалось к мреющему перед ним призраку, что отсутствия учеников он вовсе и не заметил.

Кличбор вскочил на ноги и, вытянув шею вперед, прикусил кулак. Затем вернул голову на место и встряхнулся, как большая собака; затем снова склонился, вгляделся еще раз. Про себя он молился, чтобы все это оказалось сном. Но нет, какой уж там сон. Кличбору и в голову не пришло, что Школоначальник мертв, и потому, с немалым усилием (полагая, что в душе Смерзевота совершился некий коренной перелом и он, в виде прелюдии к изъяснению такового, демонстрирует Кличбору чудеса балансирования), он (Кличбор) поаплодировал большими, красиво вылепленными ладонями, а завершив эту череду почтительных хлопков, соорудил на лице выражение и заинтригованное, и изумленное, расправил плечи, склонил голову набок, возвел брови и поднес ко рту толстый указательный палец правой руки. Кончики губ его приподнялись, хотя могли и опуститься, поскольку все силы Кличбора уходили на то, чтобы не показать своего ужаса.

Тяжкие удары его ладоней прозвучали одиноко. Комната возвращала их полнозвучным эхо. Словно бы в ожидании поддержки или объяснения, Кличбор скосился на класс, но увидел лишь бесконечную пустоту оставленных парт и косо ложащиеся на них широкие, дымные столбы солнечного света.

Он схватился руками за голову и сел.

— Кличбор! — Старика заставил обернуться дробный, резкий голос, прозвучавший за спиной. Сзади, безмолвные, как Смерзевот и опустевший класс, стояли в две шеренги профессора Горменгаста — подобьем мужского хора или пародией на Судный День.

С трудом поднявшись на ноги, Кличбор провел ладонью по лбу.

— Жизнь и сама всего лишь перешеек, — произнес голос за ним.

Кличбор повернулся на звук. Челюсть его отвисла, нервная улыбка обнажила гнилые зубы.

— Что это? — спросил он, схватив говорившего за мантию у плеча и дернув к себе.

— Держите себя в руках, — ответил голос, принадлежащий, как выяснилось, Йоту. — Мантия-то новая. Благодарю вас. Жизнь — всего лишь перешеек, сказал я.

— Почему? — спросил Кличбор, продолжая косить одним глазом на Смерзевота. Он, собственно, и не слушал.

— Вы спрашиваете меня, почему! — сказал Йот. — Подумать только! Наш Школоначальник, — сказал он (слегка поклонившись трупу), — только что перебрался на второй континент. Континент Смерти. Но задолго до того, как он хотя бы…

Перч-Призм перебил господина Йота:

— Господин Трематод, — крикнул он, — вы не поможете мне?