Горменгаст

Впрочем, когда они добрались до аркад, и Титус, лежа рядом с Флэем на земле, вгляделся вдоль указующей руки старика и вдруг, внезапно, после долгого и бесплодного осмотра дерева, увидел резкий профиль, заостренный, если не считать выпуклого лба, как осколок стекла, — он понял, что лежащий рядом с ним костлявый человек безумен не более, чем он сам, и впервые в жизни ощутил на языке едкий привкус пьянящего страха, воодушевление испуга.

Он осознал также, что оставить Стирпайка здесь и вернуться в постель было бы равносильно умышленному бегству от этого пронизавшего его до костей дуновения опасности.

Он прижался губами к уху своего спутника.

— Это двор Доктора, — прошептал он.

Несколько мгновений Флэй молчал, поскольку сказанное не имело для него почти никакого значения.

— Ну и что? — ответил он почти неслышным шепотом.

— Дом совсем близко отсюда, — прошептал Титус, — прямо за двором.

На этот раз молчание продолжилось подольше. Выгоды, которые давало ему наличие еще одного свидетеля и второго телохранителя для мальчика, Флэй увидел сразу. Но что подумает Доктор о его появлении после стольких лет? Смирится ли с незаконным возвращением Флэя — даже зная, что предпринято оно для блага замка? И захочет ли — в дальнейшем — наотрез отрицать, что знал об этом возвращении?

Титус зашептал снова:

— Доктор за нас.

По представлениям Флэя, он уже так глубоко увяз в этой истории, что спорить по поводу каждой новой проблемы, обдумывать каждый шаг, бессмысленно. Если б он вел себя благоразумно, то и поныне сидел бы в лесу, а не лежал на земле, уставясь на человека, невиннейшим образом подпирающего дерево. А то, что профиль, рисующийся на фоне шафранной зари, выглядит резким и жестоким, еще ничего не доказывает.

Нет. Надо доверяться минутным порывам, набраться храбрости и рискнуть всем своим будущим. Ни на что, кроме решительных действий, времени не осталось.

Заря, хоть она уже и разгулялась вовсю на востоке, здесь покамест задерживалась. Света в воздухе не было — только полоска насыщенных красок. Но рассвет мог просиять уже в любую минуту, а солнце — подняться над неровными башнями.

Времени терять не приходится. Через минуту-другую нельзя будет перейти двор, не привлекши внимания Стирпайка, а с другой стороны, и сам он может решить, что света для задуманного им похода достаточно, и, внезапно скользнув во мрак, безнадежно затеряться среди тысячи путей.

Дом Доктора стоит по ту сторону двора. Чтобы достичь его, необходимо обогнуть двор, в середине которого растет терновое дерево.

Подчиняясь указаниям Флэя, Титус снял башмаки и, подобно Флэю, поступившему так со своими сапогами, связал их шнурки вместе и повесил связку на шею. Поначалу Флэй решил идти вместе с Титусом, но едва он сделал несколько беззвучных шагов, Стирпайк исчез, и это напомнило Флэю, что следить за движениями юнца возможно лишь с места, на котором они лежали. С Докторовой стороны двора понять, остается ли он еще под деревом или ушел, не удастся.

Прошла целая минута, прежде чем Флэй сообразил, что ему следует делать — да и то, решение явилось лишь потому, что одна его рука нашарила в драном кармане штанов кусочек мела. Ибо для Флэя мел означал лишь одно. А именно — след. Но кто же станет делать пометки? Ответ был только один, а причин у него имелось две.

Во-первых, коли одному из них предстоит остаться здесь, чтобы приглядывать за Стирпайком, и в случае, если тот уйдет от тернового дерева, последовать за ним, оставляя меловые метки на земле или стенах, эту далеко не простую работу лучше всего выполнит Флэй — и не только потому, что он давно уже наловчился скрытно продвигаться по лесу, а если Стрипайк заметит преследователя, опасность будет все же грозить ему, Флэю, а не Титусу, но и потому, — это во-вторых, — что Доктор, узнав о происходящем, с большей готовностью и быстротой последует за юным Графом, нежели за давним изгнанником, господином Флэем, от которого он может потребовать предварительных объяснений, а те займут немалое время.