Горменгаст

Рощезвон, отвернувшись от Призмкарпа, уставился на Опуса Крюка. Поначалу его благородное лицо потемнело от прилива крови, а потом, когда кровь отхлынула, побелело. В конце концов, разве теперь он не вождь, не предводитель? Разве это не один из тех критических моментов, когда следует проявить властность? Или терять ее навсегда? Вот все они тут собрались. Что он такое, Рощезвон, стоящий перед ними, своими коллегами — колосс на глиняных ногах? Проявит он слабость или силу? О, в нем все-таки было нечто, соответствующее благородным чертам его лица!

И Рощезвон почувствовал в тот момент, что и он способен на решительные действия. Он знал, что такое тщеславие и жажда власти. О, как давно он испытывал эти чувства! И много лет они не волновали его — но ведомы ему были.

Уверенными движениями, осознавая, что, если этого не сделать сейчас, то не сделать и никогда, он подошел к столу и взял стоявшую там большую и очень тяжелую бутылку, наполненную красными чернилами. Затем решительно шагнул к креслу, в котором извивался Крюк. Глаза Крюка были закрыты, голова бессильно закинута назад, мощные челюсти раскрыты в пароксизме его сейсмического беззвучного смеха. Рощезвон поднял бутылку, одним движением кисти резко перевернул ее и вставил в разинутый рот, а затем вылил в горло Крюка все содержимое бутылки. Повернувшись к ошеломленным преподавателям, он сказал голосом, в котором было столько патриаршей властности, что она потрясла всех не менее, если не более, чем наказание чернилами:

— Господа! Попрошу выслушать мои распоряжения! Призмкарп! На вас возлагается организация поисков его светлости Герцога. Выведите всех преподавателей в Краснокаменный Двор. Шерсткот, вы организуете удаление господина Крюка из Профессорской и помещение его в лазарет. Проследите за тем, чтобы ему была оказана, если это понадобится, врачебная помощь. Доложите мне о состоянии больного вечером. Меня можно будет найти в Кабинете Главы Школы. Честь имею, господа.

И с этими словами Рощезвон вышел из комнаты, широко при этом махнув мантией и вздернув голову, увенчанную благородным серебром волос. О, как билось его сердце! О, как сладостно отдавать приказы! Как сладостно!

Закрыв за собой дверь, Рощезвон, совершая огромные прыжки, пустился бежать. Прибежав в кабинет Главы Школы, он рухнул в директорское кресло. Теперь это его кресло! Он подтянул колени к подбородку, обхватил их руками и, раскачиваясь из стороны в сторону, расплакался счастливыми слезами. Уже много-много лет он не был так счастлив!

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Подобно стае ворон, преподаватели в своих развевающихся черных мантиях и колеблющихся как черные листья на ветру шапочках двигались по коридорам. Они добрались до Профессорской, а затем по одному стали исчезать в узком проходе в углу зала.

Это отверстие теперь трудно было назвать дверью, ибо оно больше напоминало прямоугольную дыру в стене; правда, присмотревшись, можно было обнаружить притолоку и петли, на которых когда-то была навешена дверь; теперь от нее осталось лишь несколько планок, свисающих с верхней петли. На одной из них можно было еще, хотя и с большим трудом, прочитать: «Только для Профессоров. Посторонним вход воспрещен». Чья-то умелая, но непочтительная рука нарисовала поверх надписи козла в мантии и квадратной шапочке. Замечали ли преподаватели когда-либо этот рисунок, сказать трудно. Но сегодня они уж точно не обращали на него никакого внимания. Они один за другим ныряли в отверстие в стене и исчезали в поглощающей их темноте.

Закрывала дверь этот проход или нет, не было никакого сомнения в том, что вход сюда посторонним был строго воспрещен. Что находилось там, за толстой стеной, оставалось на протяжении многих и многих поколений тайной под семью замками. Тайна эта не была секретом лишь для сменяющих друг друга преподавателей, в жизнь которых никто из других обитателей Замка по древней традиции не вмешивался. Когда-то очень давно появился среди преподавателей молодой человек, который щеголял такими словами, как прогресс, перемены, перестройка, но он был с позором изгнан из преподавательских рядов. Профессоры не терпели никаких изменений в своей жизни. Созерцать облупливающуюся краску, ржавеющий металл, изрезанную новыми надписями и изображениями крышку парты — это другое дело. Такие изменения можно было только одобрить.

И вот уже последний преподаватель исчез в отверстии стены. Зал опустел. Казалось, здесь никого и никогда не было вообще. Между планок бывшей двери пролетела с громким жужжанием оса. А затем зал снова наполнила тишина — как вода наполняет сосуд.

А куда же исчезли Профессоры? Чем они занимались? Они, сделав уже три поворота, все еще двигались по изгибающемуся высокому коридору, который заканчивался ступенями, ведущими к невероятных размеров турникету.