Горм, сын Хёрдакнута

– А, ну да, Сварог, копье. Будь по-твоему, не змей… А что?

– Курум – хорошее имя.

– Курум?

– Это такой камень большой, старый, заветренный. Сильное имя.

– Хорошо. А с отчеством что делать? Хёрдакнут – крепкий узел.

– Будешь Курум Крепковязович, из Зверина. Посадничий.

– Тогда уж давай не из Зверина, а из-за Старграда. Мы как раз западнее Старграда и живем. И не посадничий, а пестун. Старград вообще лет двести как без посадника.

– Вскую с унотом аркудным сверстан? – удивился Круто.

Найдена подумала и объяснила:

– Бывает, медвежонок остается с матерью на второй или третий год, его тогда пестуном зовут.

– На западе у бодричей да мемличей, пестун – второй сверху в ватаге. Все, Курум я.

– С Кривым вот что делать? – спросил Кнур.

– Да ничего. Куда идет сорокапудовый тролль?

– Куда хочет, туда и идет? Я вот думаю, ему нужно настоящее оружие. Как он третьего дня березу с корнем вырвал и тура ей шуганул, на него, поди, берез не напасешься.

– А, опять я знаю, о чем ты, – Горм вполголоса запел:

Бьет опять троллиный молот —
Брат, еще ему отвесь!
Мозг наружу, шлем расколот —
Тролль и молот тролля здесь![50]

– Аже за гранесловие?

– Народное творчество.

Копыта оленей простучали по деревянному мосту через замерзший ров. Во рву валялось несколько мертвых лошадей.

– «Тролль и молот тролля здесь,» да! – повторил Кривой, провожая дохлости взглядом. – Кривой хочет знать, там дальше про тролля есть?

– Скажи лучше, с молотом управишься?

– У Кривого был молот. Кривой обменял его на зимнее пиво.

– Это по-нашему, вочунях пропил. Сработаю тебе новый.

– Я вот еще хочу тебя озадачить, – предупредил Кнура Горм. – Можешь ты мне сковать учебный топор?

– Как это учебный? Деревянный, что ль? Дерево, оно какое-то сильно не ковкое…

– Наоборот, стальной, только вдвое тяжелее настоящего, но чтоб с тем же распределением веса.

– Это смогу. Лезвие надо как у колуна сковать, чтоб тяжелее было, а вдоль топорища железные щеки пустить. А зачем тебе?

– Отец мне говорил, топор силы требует, не только чтобы ударить, но чтобы вовремя удар остановить, а у меня скорость есть, а силы вот не хватает. Сделаешь мне тяжелый топор, буду с ним силу нагонять. Между прочим, стража…

Стража откровенно не впечатляла. Во-первых, охраняемые ей ворота, проделанные в боку четырехугольной белокаменной башни, чтобы дорога простреливалась со стены, вдоль которой шел ее последний участок, были сорваны с петель, судя по повреждениям на створах, страшным ударом изнутри. Во-вторых, одному охраннику было на вид лет сто пятьдесят, а возраст другого определить было невозможно, потому от глаз до рта его лицо было скрыто не очень чистой перевязкой. В-третьих, Горм ждал, что жители Альдейгьи встретят его в белых льняных свитах с золотыми украшениями, а не в овчинных кожухах, которыми, судя по их виду и запаху, сперва трубочисты чистили дымоходы, а потом мясник вытирал пол на бойне. Тем не менее, охранники перегородили проход, скрестив совни.[51]

– Кто такие? – не очень внятно спросил перевязанный.

– Аз есмь Круто, балий Яросветов.

– А?

– Знахарь он, грамоту везет в свиткохранилище, – объяснила Найдена.

– Ой горе-то, – сказал старый. – Спалил Йормунрек все свитки.

– Вот зараза, – Кнур сплюнул на снег.

– А остальные кто?

– Новики с завечерья, Кнур да Курум, да Найдена-отроковица, сирота, присных нуиты убиша.

– Сварог защити, – сказал старый. – Проезжайте.

– Стой – а это кто на запятках? – докопался перевязанный.

– Леший, тварь навья, – ответил Круто, спрыгивая с коня. – От кального балвохвальства нуитского в явь пригрядеше.

– Так что не прогонишь? – спросил старый.

– Что ты к нашему лешему привязался? – Найдена возмутилась. – Тебе охота – сам его гони!

– А в санях кто, не волколак часом? – перевязанный все не успокаивался.

– Это мой песик! – пришел Гормов черед возмутиться.

– Вправду, Безнос, что ты к ним пристал, – вступился стопятидесятилетний. – Йормунрековы злодейства – не их вина…

– Тебя-то как величать, отче? – почтительно взыскал Кнур.

– Да величали Селимиром, старым посадником…

Кнур, Найдена, и Круто поклонились, Горм последовал их примеру.

– А теперь зови Селишкой. Какой посад, такой и посадник, – старик прислонил совню к стене и опустился рядом на корточки.

Горм, выбравшись из саней, присел рядом со старым посадником.

– Селимир-посадник, как по отцу тебя?

– Радилович.

– Селимир Радилович, так город Йормунрекова ватага взяла?

– Они, потатчики.

– Но как?

– Черной волшбой. Мертвый бог за них молнии мечет, и дань последним живым дыханием берет.

Горму вспомнилось дерево с повешенными. Старый посадник истово продолжал, словно был рад возможности выговориться: