Горм, сын Хёрдакнута

Утопил Гарпун нырнул в иглу. Внутри Брат Косатки, сбросивший и внутреннюю кухлянку, уже топил лед в котелке над огнем из плавника. В отблесках огня казалось, что многоцветные узоры под его кожей двигались – киты пускали струи, косатки били хвостами, морские львы задирали шеи.

– Я тут говорил, может кита в лодку превратили. Плохо, – сказал вдруг генен. – А ты говорил, может, лодку сделали, а к ней ведовством инуа кита привязали. Того хуже. А теперь думаю, могли еще хуже сделать. Может, не инуа привязали, а тупилека. А может, этот умиак и есть тупилек, и он заморских мореходов кого сожрал, кого с ума свел, а с кем еще хуже сделал.

– А с чего ты так думаешь?

– Ты помнишь, покойник в умиаке-из-дерева лежал спиной к мачте? – спросил вдруг генен.

– Да. Мне пришлось подойти к нему, чтобы его рассмотреть. А почему ты спрашиваешь?

– Угораздило меня на него глянуть перед тем, как я спустился с борта по двум веревкам. Когда мы по ним залезали, он к нам спиной лежал, а когда спускались, лицом, обаче, был повернут…

Глава 3

– Ты уверен? – Хельги вытащил удочку из воды и проверил наживку.

Насаженный на двойной крючок малек все еще вяло дрыгался. Хельги плюнул на него и забросил удочку обратно в залив.

– Уверен. Дело не только в том, что отец и моя мать не успели пожениться. Он привез ее из набега на Гардар. Так что, некоторые могут сказать, она была рабыней. При Хёрдакнуте, правда, так никто не скажет, а если и скажет, навсегда замолчит.

– А почему так?

– Отец говорит: «Дырявого меха не надуть, а раба не научить.»

– Ха. Или еще: «Хочешь счесть своих врагов, начни со счета своих рабов.» Хотя в давние времена, бывало и такое, чтоб сын рабыни становился ярлом или даже конунгом. Скьефа, говорят, мать-рабыня в люльке положила в лодку, пустила ее по волнам, лодку принесло куда-то к Старгарду, там его воспитал местный ярл, а потом сам Скьеф и в конунги вышел. Только куда чаще от мамонтихи родится мамонтенок, от крысы крысенок, а от рабыни раб. Ну, я и думаю, зачем нашему роду такая печаль и такие шепоты за спиной нового ярла? А с твоей матерью и свадьбу сыграли, и из рода она сильного, так что на тинге, если что, и ее родичи будут за тебя кричать. Стой… – Горм подсек, и вытянул довольно увесистого окуня.

Помогая себе раздвоенной на конце деревянной палочкой, он освободил крючок, прикинул размер рыбы, посмотрел на Хоппа, с надеждой во взгляде и слюнями, висевшими из пасти, сидевшего на настиле, покачал головой, положил удилище, и сунул свободную от окуня руку в воду. Там, привязанная к одной из свай, державших настил, болталась в воде корзина с парой плотиц и одиноким щуренком. Горм размотал веревку на крышке корзины, сдвинул крышку, толкнул окуня вовнутрь, и стал заматывать веревку обратно.

– А я поеду в Гардар.

– В набег?

– Сначала просто, а там, если кто будет собирать дружину, может, и в набег.

– На Вёрдрагнефу?

– Мне кажется, что Вёрдрагнефа – это сказка. То есть, верно, был такой город до Фимбулвинтера, правили в нем конунги, пришедшие на высоких ладьях с лебедиными шеями с Ут-Рёста[16] или еще откуда, но ничего от него не осталось. Это как сам Ут-Рёст – каждый шкипер тебе обязательно расскажет, что он знал шкипера постарше, кто или ходил вдоль берега Ут-Рёста, или шел борт о борт с высокой ладьей и видел воинов Ут-Рёста в серебряных крылатых шлемах, только шкипер этот или зимнего пива перепил и умер, или в море пропал. А выйдешь сам в море, ни тебе там Ут-Рёста, ни лебединых ладей.

– Но хоть Альдейгья – это не сказка?

– Альдейгья – точно не сказка. Мы с ней торгуем. Мы им железо, они нам белок, куниц, и мед. Город окружен стеной из белого камня, посередине капище Сварога с идолом, высоким, как дерево, и окованным золотом, и всяк, кто живет в этом городе, носит рубаху или сарафан из белого льна, перепоясанную поясом с золотой пряжкой, и умеет читать и писать. Это мне мама рассказывала.

– Скажу тебе правду, брат. Я хочу быть ярлом, но не хочу, чтоб это шло поперек нити твоей судьбы.

– Не пойдет. Моей судьбе не в Танемарке решиться, и не до того, как я узнаю, что все-таки за дело вышло у отца в том набеге.

– А спросить его ты не пробовал?

– Пробовал, сколько раз. Молчит, сопит, переводит разговор на другое.

– Знакомо. Вот еще что меня волнует. Ты уже с отцом ходил на нарвалов, в Волын торговать, с лютичами на поморцев янтарный обоз грабить. В Гардаре наверняка еще найдешь битвы, славу, и богатство, а как мне тут в ярлы определиться, ни разу даже в набег не сходивши? Вон Йормунрека, сына Хакона[17], отец уже брал в походы, когда он был на три года меня моложе… – Хельги начал свое рассуждение довольно зрело, но под конец сорвался и все-таки заканючил.