Горм, сын Хёрдакнута

– Морские драугры! Из воды лезут! Бежим! Бе…

Крик был прерван ударом и хрустом.

– Так будет с каждым, чей дух слаб! – изрек неприятный голос. – Стоять до последнего! Назад не оглядываться!

Еще несколько воинов или дроттаров завели:

– Хьяртримуль, Хильд,
Саннгрид и Свипуль,
Мечи обнажив,
Начали ткать.
Сломятся копья,
Треснут щиты,
Если псы шлема
Вцепятся в них.
Мы ткем, мы ткем
Стяг боевой.[191]

– Дожили, у них уже валькирии ткут вместо Норн, – презрительно заметил Торкель лучник.

– Ты что, Норны не ткут, а прядут, – поправил брата Хеминг.

– Неважно, валькириям ни ткать, ни прясть… – нимало не смутясь, начал было тот.

Горм однократно протрубил в рог и крикнул:

– Лучники и самострельщики, будьте наготове! По моему взмаху!

Конунг вновь поднес рог к губам, на этот раз издав два протяжных звука – заранее сговоренный знак последней оставшейся в лесу части засадного полка. Вновь завыли волынки, загудели колесные лиры, раздался многоголосый лай, и из-за деревьев повалили волкодавы. Каждая пара псов тянула на сворке особую колесную нарту, придуманную Карли лендманном, что нашел на зеленом берегу Руирхефа вместо предсказанной ему любви смерть. Вся нарта сводилась к одной укрепленной проклееенным льном доске, к которой впереди и сзади упруго крепились турьими жилами оси двух пар железных колесиков. Ездоки, вооруженные метательными копьями или топорами, каким-то труднопостижимым образом удерживались стоймя на этих крайне неустойчиво выглядевших сооружениях.

– За Карли! – Хлифхунд присел на корточки, чтобы не слететь со скакавшей вверх-вниз доски. – Бруси, Грамуль, вперед!

– Дикая охота! – закричал кто-то в рядах последних приверженцев Одина.

Трудно сказать, что именно увидели одурманенные «смесью для вызова злых духов» воины, но воздействие нападения хейдабирских псарей и нескольких десятков их дротиков и топориков, пусть даже и ладно брошенных, было несоизмеримо с действительным уроном. Кое-где щиты дрогнули, наконечники копий неуверенно опустились. Едва волкодавы и влекомые ими отроки унеслись обратно в лес, Горм махнул рукой.

Стрелы и самострельные болты роем рассекли воздух и посыпались на головы врагам. Кое-где, сраженные упали и строй сомкнулся над ними, в паре мест, в ряду щитов появились прорехи. Горм троекратно протрубил в рог и пустил Готи шагом, крикнув:

– Волынщики, играйте «Путь на Дюпплинн каменист!» Родульф, Кривой, Камог – вперед! Все за ними!

Тролль закрутил молот в воздухе, шагая вперед. В сажени от неприятелей, он повернул плоскость вращения своего оружия. Затрещали, ломаясь, как тростинки, ясеневые древки в руку толщиной, и раумарикские дружинники, завоеватели Килея, Гуталанда, и Этлавагра, вынужденно шагнули назад.

– Помогите, ушкуйнички, – прогудел Камог. – Вы шестеро вставайте здесь на четвереньки, вы шестеро на колени, а вы просто пригнитесь, и все держитесь друг за друга!

– Чего это ты? – удивился Никовуша.

– Слушай хиусова[192] хозяина! – Волчок преклонил колени и, переплетя локти с соседями слева и справа, сомкнул руки замком на груди.

– Держитесь! – Великан опустился на четвереньки, не выпуская посоха из правой руки.

Оказалось, что за счет очень длинного туловища, Камоговы ноги и руки были примерно одинаковой длины. Коротко разбежавшись, он взмыл вверх по ступеням живой лестницы, и перелетел через копья и щиты, поворачиваясь в воздухе. Луч послеполуденного солнца на миг осветил голову под клобуком, так что перед Гормом мелькнула личина шлема, на редкость правдоподобно сработанная из кожи, меха и металла в виде морды белого медведя, с оскаленной пастью и злобно наморщенным носом. Камог рухнул посреди скопления меченосцев, раздавая удары и посохом, и левой рукой в когтистой боевой рукавице, и, кажется, даже ногами.

– Распролейганцы удовы, разъетые до требухи, гниды мёрской мотни, удоглоты ванненские, совсем без Бродира оробели? – проревел Родульф. – А вот и он!