Горький хлеб

— Примет тебя князь, Иванка. Глянь — воротный сторож по двору идет. Денежку он зело любит. Вот мы его сейчас и облапушим, — довольно потирая ладоши, проговорил бобыль и крикнул в оконце. — Подойди сюда, отец родной!

Привратник, услышав голос из подклета, остановился посреди двора, широко зевнул, перекрестил рот, чтобы плутоватый черт не забрался в грешную душу и неторопливо, шаркая по земле лыковыми лаптями, приблизился к смоляному срубу.

— Чего рот дерете, мужичье?

— Поначалу скажи, как тебя звать-величать, батюшка?

— Звать Игнатием, а по батюшке — сын Силантьев, — позевывая, прогудел привратник.

— Нешто Игнатий! — обрадованно воскликнул Афоня, высунув в оконце жидкую козлиную бороденку. — Ну и ну! Однако, счастливец ты, отец родной.

— Это отчего ж? — недоуменно вопросил Игнатий.

— Через неделю тебе вино да хмельную брагу пить за день святого Игнатия — епископа Ростовского. Великий богомолец был и добрыми делами среди паствы далеко известен. Тебя, чать, не зря Игнатием нарекли. И в тебе добрая душа сидит.

Привратник ухмыльнулся, пегую бороду щепотью вздернул.

— Ишь ты! Все святцы постиг.

— А теперь скажи мне, мил человек — почем нынче на торгу добрый суконный кафтан? — елейно продолжал выспрашивать Афоня.

— Четыре гривны, братец.

— Так-так, — поблескивая глазами, раздумчиво протянул бобыль, а затем проговорил участливо. — Вижу, одежонка на тебе, Игнатий, свет Силантьев, немудрящая да и лаптишки княжьему человеку не к лицу. Проведи нас к князю в хоромы, а мы тебе за радение на суконный кафтан да сапоги из юфти полтину отвалим. Глядишь, день святого Игнатия в обновке справишь.

— Отколь у вас экие деньжищи? Поди, врешь, братец.

Афоня тронул за рукав Болотникова, шепнул:

— Вынимай мирскую полтину, Иванка. Показать Игнашке надо. Дело верное, клюнет.

Болотников протянул бобылю деньги. Афоня, зажав монеты в кулаке, показал их привратнику.

У Игнатия аж борода заходила, а в глазах заполыхали жадные огоньки.

— Давай сюды, братец. Так и быть, провожу вас к князю.

— Э-э, нет, мил человек. Поначалу службу сослужи, а потом и награду получишь.

Привратник озадаченно заходил вдоль подклета. Князь Андрей Андреевич крут на расправу. Выпускать мужичков не велено. А вдруг у них какой злой умысел противу князя. Случись чего — и головы тогда не сносить.

А бобыль все заманчиво вертел монетами, смущал привратника, говорил речисто:

— Али тебе обновка не нужна, отец родной? Отомкни замок, батюшка. А мы тихонько и в хоромы. Людишки мы смирные, князя долгими речами неволить не станем. Порадей за мирское дело. А уж коли тебя князь слегка кнутом и попотчует — стерпи, милок. Полтина на дороге не валяется.

Игнатий покряхтел, покряхтел и отомкнул висячий замок на двери.

— Грех на душу беру, православные.

— Один бог безгрешен, отец родной. Нет на Руси человека, чтобы век свой без греха прожил. У святых отцов не найдешь и концов, батюшка, ласково проронил Шмоток, отряхивая с себя ржаную мякину.

Болотников поднялся с пола и тихо похвалил бобыля:

— Тебе только думным дьяком быть, Афоня. Ну и хитер!

Привратник, воровато озираясь по сторонам, подвел мужиков к терему. Кабы Якушка не заметил, тогда — пропащее дело.

По двору сновали холопы в легких летних кафтанах и сенные девки в цветастых сарафанах, бабы в повойниках[81], кокошниках[82] и киках.

Поднявшись на красное крыльцо, Болотников решил про себя: «Ежели князь жита крестьянам не даст — о грамотке ему поведаю. Была не была. Иначе голодовать всему страдному люду».

— У спального холопа Игнатий выведал, что князь только что покинул моленную и теперь снова собирается в сад дрова поколоть.

Привратник легонько стукнул в дверь, перекрестился, вошел в палату и разом бухнулся на колени. Задевая длинной пегой бородищей заморский ковер, проронил со смирением:

— Уж ты прости раба своего, батюшка князь. Не прикажи казнить, дозволь слово молвить.

Андрей Андреевич недовольно глянул на своего холопа. Такое случалось впервые, чтобы холоп без спросу, без ведома в палату вваливался.

— Уж не во хмелю ли ты, Игнашка? — строго спросил князь.

— Отродясь на службе твоей зеленым винцом не баловался, батюшка князь. Привел я к тебе двух мужичков. Уж больно дело у них до тебя велико, сказывают. Прими, милостивец, — торопливо выпалил Игнатий и, не дожидаясь княжьего слова, на свой страх и риск распахнул дверь. В палату вошли гонцы, перекрестились на правый угол, низко поклонились князю.

— Ну и дела! — вконец осерчал Телятевский и, сняв со стены ременный кнут, больно огрел привратника по широкой спине.

Игнатий ойкнул и задом пополз к двери, возле которой уже стоял Якушка, привлеченный шумом.

— Игнашку сведи в подклет да батогами как следует награди, — приказал князь.

Когда Якушка закрыл за привратником двери, Андрей Андреевич опустился в кресло и холодно взглянул на крестьян, раздумывая, чем наказать упрямых мужиков.