Горький хлеб (Часть 1)

Парень весело покрикивал на лошадь, которая тянула старательно, не виляла, не выскакивала из борозды. Исай размеренно налегал на соху, зорко смотрел под задние ноги коня, следя за наплывающей, щетинившейся стерней, чтобы не прозевать выямину или трухлявый пень, оставшийся после былой раскорчевки. Соха слегка подпрыгивала в его руках. От свежей борозды, от срезанных наральником диких зазеленевших трав дурманяще пахло.

Вот и конец загона. Пахари вывели лошадь на межу и обернулись назад. Борозда протянулась через все поле ровной черной дорожкой.

Исай остался доволен сыном. Он как-то весь сразу посветлел лицом, но молчал, утирая рукавом полотняной рубахи капельки соленого пота на лбу. Иванка знал: отец скуп на похвалу, но сейчас он гордился своим чадом, легко и уверенно проложившим на глазах всего села первую весеннюю борозду.

Вслед за Болотниковыми на поле выехали остальные мужики, и вскоре весь загон запестрел бурыми, саврасыми, булаными, каурыми, сивыми и чалопегими конями, заполнился выкриками погоняльщиков, - то веселыми, то просящими, то злыми и отчаянными. Ветер треплет белые посконные рубахи, лохматит длинные бороды.

К обеду один княжий загон вспахали и заборонили. Мужики освободили лошадей от сох и деревянных борон. Ребятишки отвели уставших коней на водопой, а затем, стреножив, выпустили на луг, на молодую травку.

Пахари по обычаю во время страды в избы не ходили, а собирались на княжьем гумне и кормились кто чем мог.

Прошлый год был голодным, земля не уродила. Все запасы еще до Сретения господня съели, потому крестьяне вынимали из котомок краюху черного мякинного хлеба, пару луковиц, соленый огурец да сулейку свекольного квасу.

К Болотниковым подсел сосед - бобыль Шмоток и серебреник Семейка Назарьев, мужик лет сорока, низкорослый, кряжистый, с округлым прыщеватым лицом.

Афоня, похрустывая жесткой ячменной лепешкой, снова насел на Иванку:

- Сразил ты меня, ей-богу, парень. Экую загадку раскумекал. Как же енто ты?

Иванка разломил ломоть надвое, посолил реденько: соль была в большой цене17 да и достать негде, лукаво глянул на мужика и негромко рассмеялся:

- Памятью ослаб, Афоня. Да ведь ты мне ее в прошлую жатву еще загадывал.

Шмоток сокрушенно всплеснул руками:

- Ай, промашку дал! Да как же енто я...

Афоня еще долго удрученно качал головой, плевался, но затем успокоился, утер бороденку, намоченную огуречным рассолом, и хитровато поднял кверху желтоватый палец:

- А вот угадайте, мужики, енту... Летят три пичужки через три избушки. Одна говорит: "Мне летом хорошо!" Другая говорит: "Мне зимой хорошо!" А третья: "Мне что зимой, что летом - все одинаково!" Ну, что енто? Хе-хе...

- Ты бы повременил, Афоня, со своими прибаутками. Зимой на полатях будем угадывать, а сейчас не ко времени, - добродушно посмеиваясь, осадил бобыля Семейка Назарьев.

- Эх, Семейка, одной сохой жив не будешь. Душе и послабление угодно. Господской работы не переделаешь, а в хомут попадешь, - деловито вымолвил бобыль.

Афоня Шмоток жил на селе пятый год. По его словам был он отроду сыном деревенского дьячка, от него познал грамоту. В пятнадцать лет остался сиротой. Крестьянствовал в вотчине князя Василия Шуйского, от голодной жизни бежал, бродяжил много лет по Руси и наконец оказался на землях Телятевского, где его и застали "заповедные лета18".

Приютила Афоню вдова - бобылка, тихая и покорная баба, жившая по соседству с Болотниковыми на нижнем краю села в полусгнившей обветшалой курной избенке.

Шмоток - мужик бывалый, говорливый. Хоть и жил бедно, кормился чем бог пошлет, но никогда не видели его на селе удрученным. Вечно был он весел, беззаботен, чем немало удивлял многих мужиков-старожильцев - постоянно хмурых, злых, подавленных княжьей неволей.

Ели недолго: вскоре на гумно заявился приказчик.

- Поднимайтесь, ребятушки, ячмень сеять. День год кормит.

Мужики вышли на вспаханный загон. На телегах лежали кули с зерном. Засевали княжью ниву, как и во всей вотчине, своим житом. Правда, у большинства селян высевного хлеба ни на свое поле, ни на княжий загон не осталось, потому пришлось кланяться приказчику и лезть в долги.

Неделю назад выдал "благодетель" зерна под новый урожай из господских амбаров.

- Жрете много, сердешные. Креста на вас нет. Да уж господь с вами, князь милостив. Дам вам жита за полторы меры, - "сжалился" приказчик.

Мужики хмуро чесали затылки - уж больно великую меру Калистрат заломил. Урожаи из года в год низкие, а долги - с колокольню Ивановскую. Но делать нечего: на торгах хлебушек нынче втридорога, до двадцати алтын19 за четверть20 дерут купцы. Так что ломай шапку, бей челом да терпи молча, а не то и на цепь угодишь за нерадение.

Иванка ссыпал жито из мешка в лукошко, повернулся к отцу:

- Пойду сеять, батя.

Исай, глянув вслед удалявшемуся сыну, довольно крякнул, и только теперь словно заметил он Иванкицы широкие, слегка покатые плечи и упругую поступь сильного, ладного, сухощавого тела, облаченного в просторную полотняную рубаху.