ГОРЬКИЙ ДЫМ КОСТРОВ

И это вполне естественно. Не только потому, что от июня 1944 года нас отделяет чуть не сорок лет и многое уже забылось. Сохранившееся в памяти помнится тоже по-разному. Каждый фиксировал события со своей точки зрения, со своим пониманием их, со своей трактовкой одних и тех же фактов. Даже бесстрастные кинокамеры, снимая один и тот же эпизод с разных точек, и те дают в итоге совсем не идентичные кадры. Тем более неправомерно ожидать абсолютной одинаковости от восприятия живых свидетелей событий. И даже не просто свидетелей, а непосредственных участников.

Мне хочется, чтобы читатель увидел то, что произошло в Рускуловском лесу, глазами самого молодого из товарищей Ассельборна – Александра Сергеевича Яковлева. В ту пору этому отважному ленинградскому пареньку едва исполнилось шестнадцать. А юности, как известно, свойственна особая непосредственность восприятия.

Вот что сообщил мне о тех трагических днях Александр Сергеевич Яковлев:

«Сразу, как только стало известно про окружение, Михаил Иванович побывал у Антона Поча. Он и раньше часто ходил к латышским партизанам советоваться. Они нам здорово помогали. У нас, например, возникали трудности с продовольствием. Хлеб редко видели, одно копченое мясо, не каждому по зубам, жесткое, как подметка. А латышам продовольствие частенько подбрасывали их родичи с окрестных хуторов. Делалось это до удивления просто. Грузили повозку мукой или печеным домашним хлебом и угоняли в лес лошадь без ездока. Та и брела себе потихоньку по лесным дорогам прямо к партизанам. Здесь сгрузят «посылочку» и тут же отправят лошадь с пустой повозкой обратно.

Вот латыши, получая хлеб, и делились с нами.

Ну и не только это, конечно. Пароль, например, был у нас общий. Это помогало распознавать абверовских лазутчиков, которые шныряли по лесам, вынюхивая партизан.

В тот раз, вернувшись от Поча, Михаил Иванович собрал всех нас. Вообще, хоть Ассельборн и был командиром, да и летами несравненно старше, он никогда, что называется, не задавался. Даже в помине этого не было. Ровный, спокойный, внимательный. Всегда спросит твое мнение и не просто для формы, но и посчитается с ним. А если оно у него другое, обязательно разъяснит терпеливо, в чем ты, по его мнению, ошибаешься.

Словом, настоящий старший товарищ. Именно товарищ, а не начальник.

Собрал нас и разъяснил сложившуюся трудную ситуацию. Спросил, что мы обо всем этом думаем.

Ребята говорят:

– Уходить надо, Михаил Иванович!

Он не согласился. Сказал, что торопиться не стоит. Лучше здесь обождать. Латыши остаются и, наверное, нам надо их держаться. Ведь обстановки мы не знаем. Уйдем, а в другом месте она еще сложнее.

Словом, решили оставаться.

Может, это и ошибка была, кто знает. Ребята, например, некоторые потом утверждали, что лучше было бы нам сразу уходить из Рускуловского леса.

И началось! Несколько дней гоняли нас каратели, словно зайцев. С рассвета начинали жать с одной стороны леса. Цепь за цепью. Собаки, даже конница. Мы отступаем, а там, сзади, нас уже поджидают засады, фашистские «кукушки» – хорошо замаскированные пулеметчики на деревьях.

Сначала решили было дать вместе с латышами бой гитлеровцам. И дали. Но их ведь туча! Никогда столько не было. Пришлось отходить.

Кое-как, прячась за деревьями, укрываясь в ямах, в ложбинках, пропускаем мимо себя цепь. Вырвались вроде. Глядишь, а там уже следующая цепь наступает.

И так до позднего вечера. А с рассвета – все сызнова.

Несли большие потери. Особенно латыши. Отряд таял. Положение становилось все безнадежнее.

И наконец Ассельборн принял решение прорываться из Рускуловского леса – его местные почему-то еще Гривским лесом называли. Ночью связался Михаил Иванович с Антоном Почем, предупредить, что мы уходить задумали. Был у них там, видно, нелегкий разговор. Но что поделать! У нас ведь свое задание. Мы и раньше тоже скрытно перебирались с одного места на другое, когда прижмет. Но, правду сказать, в такую жестокую переделку попадать еще не доводилось.

Двинулись на прорыв. Впереди, хорошо помню, шел Георгий Миронов. Кричал время от времени:

– Выходи, я тебя все равно вижу!

Это чтобы засада проявляла себя чем-нибудь.

За Георгием я, позади меня Ассельборн со всеми оперативными документами; в таких трудных случаях он всегда нес их сам. А за Ассельборном уже вся остальная группа.

Стали подниматься на поросший редкими соснами холмик. За ним хорошо знакомый нам довольно широкий ров с водой, глубиной метра два-два с половиной. Его переплыть, и там уже легче – лес погуще.

И тут пулеметная очередь. Кукушка.

Оглянулся я, а Михаил Иванович лежит на земле. Рукой держится за грудь пониже сердца, И кровь…

Фашистский пулеметчик, видно, признал в нем командира. И старше нас всех, и выправка у него армейская, сразу видать. Да и одет аккуратнее других. Он очень следил за собой, наш Михаил Иванович. Говорил полушутя, полусерьезно, что деградация личности начинается с неряшливости в одежде. Это в укор нам: по молодости лет некоторые из нас считали за особый шик ходить в чем попало.