Горизонты разных лет. Сборник рассказов

Однажды я поймал байбачонка. Бегают они медленно. Я был на пахоте, издалека его увидел, он, видимо, далеко от норы отошёл. Остановив трактор, я быстро догнал его, накрыл телогрейкой, а потом взял за шкирку… Положил в армейский ящик, который был у меня в тракторе. Привёз домой.

Васька быстро стал ручным. Разжирел сильно. Правда, накопал вокруг дома и под домом нор с разными ходами и выходами. Я даже бояться стал, что дом упадёт. Ребятишки мои привыкли к нему и всё время играли с ним. В общем, стал своим. Бегал, путался под ногами, еду выпрашивал. Зиму он проспал в подполье, была у него там дыра откопана.

К осени следующего года разжирел до не могу.

– А что потом? – спросил я, перебив внезапно рассказчика.

До сего дня я жалею, что остановил Володю.

– Что, что. Как-то приехал ко мне брат. По пьянке мы зарезали и съели Ваську…

С тех пор я перестал слушать рассказы Володи Левченко.

Как зеки учились стихи писать

Лёшка, мой старинный друг и земляк, рассказывал.

,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,

На промзоне было, костерок развели, чифирь заварили.

Семейка поэтов со второго отряда: я, Аркаха Первый, Аркаха Второй, Ермак. По фене ботать в падлу. Давно договорились. Стихи разбираем. Для начала байки травим.

Аркаха Первый вспоминает:

– Он их схватил, когда с прогулки заводили. Его откуда-то с границы привезли, он так и называл себя «Приграничный комбайнёр». Ну, укоротили кликуху, Комбайнером стали звали.

– А что схватил-то?

– Оладьи какие-то у охраны стащил. Они с прогулки толпу заводили, а Комбайнер умудрился не то из комнатки, где они чаюют, не то ещё откуда-то у них стащить папушу оладьев. Они пересчитали зеков, завели в камеру, вернулись чай пить, а оладьев-то и нет.

– Ну-у, – придвинулся к рассказчику Ермак, сдвинув козырек пидарки на ухо и успевая дуть на коричневую, пенящуюся, жижу в кружке.

– Что, ну… Снова открыли нашу хату, обыскали Комбайнера. Нет оладьев. А когда ушли, смотрим – Комбайнер сидит на шконке и пожёвывает оладьи. Ещё и нам предлагает. Мы рты разинули, а он смеётся.

– Во-о артист! – присвистнул я от изумления.

– Ещё какой! – сверкнул фиксой двухметровый Аркаха Первый. – С первого дня на нём был полувоенный китель. Он его почти на голое тело носил. А теперь он снял китель, вынимает оладьи, ржёт и бьёт себя по худым плечам маслянистыми руками. «Вот, они погончики!». Он их на плечи под китель положил.

– Били его? – поинтересовался Ермак.

– Когда было за что, били. А что толку. Комбайн же железный. Однажды он что-то накосячил, всей хатой его метелили, а он согнулся эмбрионом, накрылся кителем и молчит. А потом выкинул худую руку и кричит: «Погодите, погодите!». Все отпрянули, а он сел на пол и заявляет: «Вы бы хоть перекурили что ли?»

– Всякие пассажиры есть, – заметил Аркаха Второй, доставая из кармана куртки листок с моим стихотворением. – Ладно, хватит об этом Комбайнере. Стихи Духа будем разбирать. Сегодня их очередь.

Дух – это я, Лёшка. Мы все тут по большим срокам находимся. И все пишем стихи. Семейка наша – кружок поэтов. Всю библиотеку зоны перешерстили, с воли шлют книги, из семей, каких-то обществ. Шаламов, Пастернак, Гумилев, Шекспир, Ронсар – вся русская и зарубежная классика нами читана и перечитана до дыр. Но всё равно чего-то не хватает…

– Начинай! – одобрительно сказал Ермак. – Время есть.

– Выйду отсюда в фуфайке, взятой за десять рублей, женюсь на блядюге Файке как можно скорей, – выразительно прочитал Аркаха Второй, засмущался и закашлял.

Но вдруг его остановил Аркаха Первый:

– Погоди, погоди, Арканя, не гони. Во-первых, договорились – без всякой фени и матов. – Большими ладонями он будто бы отодвинул феню и мать, выразительно оглядывая кружок. – А тут сразу – оскорбление. Фая – растянута до Файки ради рифмы, но в середине строки – оскорбление женщины, не заслужила она этого. Не надо почём зря обижать Фаину. Обоснуй, Дух? – Повернулся он ко мне.

Я отодвинулся от него, тем более, что тональность его голоса была готова измениться. Зеки это чувствуют до изменения. Потом будет поздно.

В неволе всё и все требуют обоснования. Нет – значит врёт.

Момент был затруднительный. Прав братуха. Крыть нечем.

– Эмоции! – Уныло согласился я, думая, что лучше бы уж о Комбайнере продолжали разговор, чем о моём стихотворении.

Ермак подбросил в костёр щепок, подвесил жестяную банку с водой. Вокруг нас высились недостроенные здания, в которых мы варили трубы отопления. Где-то разговаривали офицеры, солдаты, зеки.

В это время к нашем костру робко подошел невысокий мужичок из нашего же отряда. Я заметил, он давно посматривал в сторону нашего кружка. Но подходить и общаться, видимо, опасался. От нас, наверное, пахло серьёзной угрозой. Краем уха мы слышали, что мужичок вырос до строгого режима из-за смешной статьи, 209-й – тунеядство и бродяжничество, когда его перестали сажать, он принялся воровать стираное бельё. Так и стал рецидивистом.

Он подошёл и несмело протянул руку к листку бумаги с моим стихотворением, который держал в руке Аркаха Второй: